Книжная серия «Пламенные революционеры» была задумана и запущена Политиздатом в 1968 году для, как я предполагаю, отвлечения некоторых свободомыслящих писателей от злободневных тем. Приглашаемым к участию авторам, среди которых оказался и я, предлагался список рекомендованных ЦК КПСС и Институтом марксизма-ленинизма революционеров всех времен и народов, включая, разумеется, русских. Русские в списке составляли, естественно, большинство. Я в то время уже писал роман о солдате Чонкине, и мне не очень хотелось влезать в далекую историю, тем более что никакой склонности к историческому жанру я в себе не ощущал. Но, понимая, что Чонкин на том этапе вряд ли меня прокормит, я согласился принять участие в серии. Из предложенных кандидатур выбрал Веру Фигнер, потому что она не была большевичкой, потому что интересовался историей организованного террора в России и потому что о добольшевистских временах можно было писать более или менее правдиво. Руководил серией замечательный человек Владимир Новохатко, который оберегал авторов от слишком бесцеремонных вмешательств в то, что называется художественной тканью.
Заключив договор, я долго не приступал к работе и даже подумывал, не вернуть ли аванс. Но начиная с того же 1968 года все, что я написал до того, оказалось под тотальным запретом, оставалась надежда только на эту книгу, и я ее в конце концов написал. Поскольку в самом деле речь шла не о большевиках, к книге больших придирок не было, не считая того, что редактор книги просила меня убрать слово «геморрой», считая его неприличным. «Геморрой» мне отстоять удалось, но кто-то должностью выше счел, что название «Деревянное яблоко свободы» звучит двусмысленно, в нем есть то, что тогда стало называться неконтролируемым подтекстом. После некоторой безуспешной борьбы я заменил название на «Степень доверия», и книга вышла обыкновенным для Политиздата начальным тиражом 200 000 экземпляров. Но вскоре и ее запретили. После крушения советской власти я ее однажды переиздал в неизменном виде, но все собирался и наконец дозрел до того, чтобы пересмотреть весь текст, кое-что уточнить и что-то поправить с точки моего сегодняшнего видения тех событий и людей, их совершавших. Мне кажется, сегодня задуматься о том, чем был народовольческий период в российском революционном движении, довольно важно для всех, кто интересуется отечественной историей.
Террор в истории человечества применялся одними людьми против других всегда, начиная с Каина. Но народовольцы стали родоначальниками террора организованного. Эти люди, по словам Ленина, страшно далекие от народа, были первыми, кто поставили политические убийства на поток, сделали их главным смыслом своей борьбы и готовы были расплачиваться за содеянное собственными жизнями. Народовольцы были романтиками, склонными, естественно, к возвышенной романтической фразеологии. Им не хотелось называть своими словами то, чем они занимались, поэтому они политические убийства именовали красиво: борьбой по способу Вильгельма Телля и Шарлоты Корде. А вот их индийские последователи то же самое уже называли русским способом. Будучи предтечей нынешних террористов, народовольцы были тоже вполне безжалостны, но все же не столь неразборчивы в средствах и целях. Они не приводили в действие заряды в местах скопления мирных жителей, не подрывали жилые дома и пассажирские средства передвижения, не захватывали заложников, не отрезали им головы и не убивали детей.
Убийство ими Александра II вопреки их ожиданиям привело только к ужесточению режима при Александре III и усилению репрессий против революционно настроенных граждан. Но этим же убийством царской власти был нанесен такой удар, после которого она уже никогда не сумела оправиться. Нынешние историки, писатели и другие люди, думающие, что знают историю, спорят о том, что привело к гибели российское государство в семнадцатом году. Называют разные причины. Война, слабость царя, гемофилия царевича, суеверие его матери, Распутин, Ленин в пломбированном вагоне, Германия, подкармливавшая большевиков. И так далее. Некоторые рассматривают эти причины в комплексе, другие разделяют их по степени главности. Но на самом деле к семнадцатому году российская государственность была обречена. Война такая или другая случилась бы все равно. А остальное – несущественные детали. Если бы царь был покрепче характером, а цесаревич ничем не болел, если бы Распутина утопить во младенчестве и пустить пломбированный вагон с немецким шпионом Лениным под откос, дело бы все равно кончилось крахом. Потому что до Ленина и большевиков было столетнее революционное движение, начало которому положили декабристы. С тех пор силы, враждебные государственному строю России, атаковали эту твердыню непрерывно и в конце концов настолько ее ослабили, что ей не осталось ничего другого, как рухнуть.
