Вивиан Велфорд
- Неважно выглядишь, Велфорд.
В полной мрака темнице высокий
мужчина с фонарем в руке подходит ближе к прикованной пленнице.
Каждый его шаг гулко отражается от
стен.
Стражи, впустившие внутрь
посетителя, по ту сторону тяжелой двери возятся с замком и уходят
прочь.
Мне достаточно одного его голоса,
чтобы понять, кто незваным гостем пришел в раскинувшееся под
дворцом подземелье насладиться зрелищем – поверженным офицером
одного из главных орденов империи, обвиняемом в предательстве.
Здесь далеко не так роскошно, как
наверху, в просторных залах великолепного замка – резиденции
императрицы - по которым ходят обутые в дорогую обувь, украшенную
бриллиантами, ноги придворных.
Тут сыро и темно, а запах плесени –
лучший, из того, что может коснуться вашего носа.
Крики же тех, кто оказался неугоден
короне, никогда не смолкают, они совершенно не похожи на музыку,
сладким нектаром льющуюся в стенах дворца во время многочисленных
балов и приемов.
Некому поведать о том, насколько
глубоки подвалы этой подземной тюрьмы. Далеко не каждому везет
выйти отсюда живым.
За неделю пребывания в подземелье
мои глаза успели позабыть о том, что когда-то видели солнце.
Влажно и душно, дышать тяжело не
только из-за практически осязаемого воздуха, но и из-за ужасного
смрада, часть которого исходит от меня самой. Запекшаяся кровь,
пот, грязь, высохшая рвота - худшее из того, что со мной
приключалось, однозначно.
К счастью, камера досталась мне
одиночная.
Каменные стены и глухая тяжелая
дверь, не пропускающая даже отблесков факелов со стен запутанного
коридора темницы, редкие, долетающие эхом отчаянные крики и цоканье
по холодному камню крысиных лапок – все в моем личном распоряжении.
Зарешеченное крохотное окно у самого потолка –несбыточная
мечта.
Обращение, достойное презренной
предательницы империи.
Руки связаны за спиной, во рту кляп,
присутствие которого вовсе необязательно.
Я не буду кричать, не буду плакать и
молить о пощаде глумящуюся стражу. Когда-то, они и головы поднять
не могли в моем присутствии. Да, когда-то…
Офицер рыцарского ордена, белый
мундир, меч, освященный в водах святого озера. Все это стало
осколками сбывшейся мечты, которые теперь вонзились и режут мое
глупое, все еще трепыхающееся израненной птицей в груди,
сердце.
Моргаю усиленно, чтобы отвыкшими от
света глазами наконец взглянуть на того, кого я не видела уже
давно.
Эштон Эйдж.
Молодой мужчина с черными как ночь
волосами и бесцветными, словно серое зимнее небо, глазами, меряет
меня взглядом, возвышаясь над моим жалким телом, на котором едва ли
найдется живое и чистое от синяков и ран место.
Его лицо вопреки происхождению
по-дворянски красивое, но слишком уж надменное.
Веревки за спиной натянуты от
скованных рук к впаянному в стену крюку, так что даже если мне и не
хочется, я все равно стою на коленях перед обутыми в сапоги из
дорогой кожи черной змеи мужскими ногами.
Отчасти я даже благодарна: если бы
не этот пресловутый крюк и бечевка, то я бы валялась на каменном
полу как побитая псина в ногах незваного врага.
Пусть перед давним знакомым моя поза
и постыдна – кто захочет преклонить колени перед своим соперником –
но уж лучше так.
Два дня, с тех пор как приходила
сестра, кормившая меня супом, во рту и росинки не было. Быстрее,
чем дождусь казни, я умру от жажды. Стража здесь особой заботы о
политических преступниках не проявляет. А уж ко мне и подавно.
- Очевидные вещи говоришь, - язвлю
сипло в ответ, просто потому что не хочу оставлять реплику Эйджа
без ответа, когда его рука грубо вытаскивает изо рта грязную тряпку
и избавляет меня от кляпа, отбросив ткань куда-то прочь.
Язык чувствуется каким-то инородным
органом. Сухой, опухший, весь покрытый язвами. Каждое слово из-за
этого дается с болью.
