Некровавых сказок не бывает. Всякая сказка исходит из глубин крови и страха. Это роднит все сказки.
Франц Кафка
Сад умирал. Солнце и дождь больше не приносили ему пользу. Солнце жгло, иссушало листья. Ветер трепал макушки цветов, разрывая лепестки в лохмотья. Дождь заливал корни, превращая почву в хлюпающее месиво. Жирная, влажная земля сочилась червями, они точили стебли, обгрызали побеги. На листьях, как сыпь, выступали черные пятна плесени. Зудящие мошки кружились над вянущими розовыми кустами.
Время завтрака на террасе. И перед доном Гильяно обычная чашка кофе. Дон Гильяно сделал глоток. Роскошь запаха и неожиданно скорбный вкус – пряная прель. Раньше это был вкус океана. Глоток кофе говорил – ты дома. Но сейчас это было предупреждение – все истлевает, гниет под дождями. Солнце не справляется с разрушениями, которые наносит камням ночь, влага подтачивает их силы, плесень плетет сети.
Дон Гильяно один, в окружении пустых, не покрытых скатертями, столов. Резьба на столешницах – кружение ножа по живой плоти. Древесина вспорота, выпотрошена. Человеческая фигура вписана в вечный круг, по краю стрелы шумерского письма, нахохлившиеся птицы Египта, монументальная латынь и лабиринты иврита. Мрамор парапета скользкий от влаги, изъеденный временем, словно молью, на ощупь как человеческая кожа – с сетью прожилок, вен.
Предсказание всегда становится реальностью. Ведь оно принимает форму. Если слова кто-то прочел, высказал вслух, если кто-то их услышал, то слово стало плотью, а значит, исполнится.
Дон Ашер Гильяно поставил фарфоровую чашку на парапет. С неба в чашку упала тяжелая капля. Остатки кофе разошлись маслянистыми кругами. «Дом Гильяно будет разрушен», – это не пустые слова, это пророчество, которому суждено сбыться. Перстень с сапфиром поддался с трудом, он сползал с безымянного пальца, оставляя за собой спираль снятой кожи, его приходилось вращать, очерчивать круги, как и всегда в Доме Гильяно. Перстень лег на парапет рядом с чашкой.
От тишины опустевшего Дома закладывало уши. Не слышно ни топота ног, ни скрипа половиц, нет привычного сквозняка, который сопровождает скользящую походку Служителей. Комнаты пусты, как глазницы статуй, драгоценные камни давно вынуты мародерами, кто первый нашел, того и богатство. Дон Гильяно последний в разоренной сокровищнице.
Дом застонал. Его стон складывался из сухого треска потолочных балок, резкого вскрика половиц и дыхания стен – камни, из которых были сложены стены, едва заметно перемещались, крошились или проваливались. И стон его усилился многократно. Дом заревел, трубами, пустотами, тайными ходами, завыл, сближая стены.
Скрюченный лилу рылся в грязи на дне мраморного бассейне в Холле, на месте жертвоприношений и казней. Он горстями собирал пепел, зажимал его в кулаке, но пепел просачивался сквозь пальцы, лилу подхватывал его, плача. И, внезапно, пальцы наткнулись на твердь. А на свет – чистой воды бриллиант.
– Огранка «Ашер». Не благодари.
Лилу обратил к хозяину Дома единственный глаз, он сверкал яростью:
– Убийца!
– Ничего нового о себе я не услышал.
Когда Ашер ступил за калитку, пересек черту, Дом дрогнул, послышался скрежет и гул. Дом разламывался как карточный домик. Прочное строение неожиданно оказалось очень хрупким без главного столпа.
В ладони, затянутой в перчатку драконьей кожи, Ашер Гильяно сжимал глаз демона.
Он проснулся, тяжело дыша. Сон в Доме Огня всегда не просто сон. Он осмотрел свои руки. Месиво линий, бесполезная путаница, которая больше никогда не будет творить реальность. Он еще мог различить среди хаоса знаки, которые он вырезал ножом на ладонях. Знаки, которые сияли, будучи впечатанными в Таблицы с ключами от этого мира. Он был творец, он был Страж. Теперь он блудный сын, принятый милостью отца в Дом. Во сне он видел себя доном Гильяно, главой Дома, опорой семьи. Бывает так, что сон раздувает ничтожное Я, заставляя мечтать о лучшей жизни. Он не станет предаваться пустым мечтам. Скромность – вот его испытание. А гордыня разрушает не только Великие Дома, но и цивилизации.
