Май 1313 года нового времени.
Десять лет назад (воспоминания Дэйшу).
Первое мое воспоминание о ткани мироздания связано с матерью. Она всегда была холодной и отстраненной, не слишком-то любила, казалось, баловать меня своим вниманием или заботой. Но, когда я думаю о том, как впервые уловил Нити, я слышу ее голос и вижу ее тонкие, теплые пальцы на своих детских ладонях.
Я вырос на Западе, в поместье отца, у самого берега моря. Небольшой городок, шум волн и крики птиц. Заросли омессы, каменные бухты, скалы. Шторма, что выбрасывали на берег морские раковины и прочие бесконечно интересные для пятилетнего ребенка дары древнего Йорока. Пристань, куда мы с папой ходили временами, смотрели, как на горизонте гордо высятся белые паруса кораблей. Не то, чтобы об отце у меня сохранилось много теплых воспоминаний: у него никогда не находилось в достатке времени и желания, чтобы тратить их на меня. Просто о нем их было больше, много больше, чем о матери. Его широкая, твердая ладонь, которой он сжимал мою руку, пока мы гуляли. Его голос, рокочущий и густой. Смех и внимательный взгляд прозрачных голубых глаз. Расплывчатые, почти неуловимые мгновения, которые я берегу в памяти и ценю даже сейчас. Может, многое забылось, а что-то было додумано мной после. Может то, что я вспоминаю и вовсе никогда не случалось, приснилось или было только мечтами, наивными детскими грезами, не знаю. Но я хотел сохранить и его, и поместье на берегу моря и свое детство. Именно такими, какими они казались, чудились мне тогда. Короткие, неясные воспоминания из далекого прошлого. Моменты покоя и домашнего уюта – все это о моем отце. О матери я почти ничего не помню. Кроме одного, зато очень яркого мгновения своей жизни на Западе.
Солнечное утро. Длинный дубовый стол в обеденном зале. Мои брат и сестра, младшие, близнецы, снова капризничают и хныкают, пока служанка пытается их накормить. Мать и отец во главе стола, собранные, серьезные, молчаливые, как всегда. Мне скучно. Я хочу скорее уйти, там, во дворе, куда интересней, чем слушать эту наполненную детскими всхлипами тишину. Отец обещал вечером сходить на пристань, обещал купить печеных в меде яблок, так что я должен вести себя прилично. Не мешать, не шуметь, играть тихо и аккуратно. Уроков сегодня нет, значит следовало забиться в самый дальний уголок нашего сада и сидеть там до заката, чтобы получить желанную награду за хорошее поведение. Как же скучно… Еще немного продержаться… Я нехотя ковыряюсь в тарелке, с неким отвращением разглядывая кашу, которая все никак не желает кончаться. Поднимаю глаза от еды и…
– Паутинка. – Я с удивлением разглядываю тонкую, переливающаяся ниточку, что зависла передо мной в воздухе.
Она совсем не похожа на то, что я видел в саду. Там – молчаливые серебристые плетения, в которых мне нравились искрящиеся капельки росы. Эта – манит и зовет, словно поет мне, тихонько звенит очень красивую мелодию. Кажется, я слышу слова, но они непонятны, я не могу их разобрать, хоть и очень теперь пытаюсь. Будто женщина где-то далеко напевает песню. Уверен, я никогда не знал ни ее, ни этого напева, но теперь они кажутся словно родными, очень нужными. Я застыл, не отрывая взгляда от ниточки, весь обратился в слух и даже зачем-то затаил дыхание. Звук гулкий, словно через стекло. Я жутко боялся сейчас прекратить слышать его вовсе.
– Присмотрись, Дэйшу. – Мягкий, ласковый голос матери, впервые, наверное, она говорит так нежно. – Вдруг она здесь не одна?
Я обвожу взглядом комнату, наполненную серебристыми паутинками, и киваю с очень счастливой улыбкой. Красиво. От моей скуки не осталось и следа, я завороженно наблюдаю за тоненькими ниточками.
