I
Таверна была почти пустой: время ужина давно прошло, а те спокойные часы позднего вечера, в которые старшие и учителя могли позволить себе ускользнуть на время из замка и слегка отдохнуть, наступят гораздо позже. Солнце почти скрылось за рваной линией гор, касалось их краешком, заливало расплавленным золотом, но здесь, внизу, в права уже вступил сумрак.
Зал полнился тусклым светом закопченных ламп и переливами сайталы. Бродячий музыкант, мальчишка лет семнадцати, усевшись на один из столов, наигрывал спокойную мелодию, слегка покачивая в такт ногой в потертом дорожном сапоге. Волосы светлыми волнами спадали на плечи, отливали в мерцании ламп серебром заснеженных вершин Тейрис, вспыхивали бликами при движении головы. Мальчик прикрыл глаза и, казалось, забыл обо всем на свете: о таверне и долгих дорогах, о людях, которые не слышат его игры, даже о времени. Словно растворился в песне без слов, одновременно горькой и радостной, нотами вырисовывая раннюю осень, яркости и обманчивому теплу которой вторили пронзительные отзвуки затяжных дождей и скорых зимних вьюг.
Слушателей у него сейчас нашлось двое. Хозяин, уставший, всклокоченный старик, нашедший в затянувшемся выступлении без зрителей минутку отдыха, да мужчина под сорок, сидящий перед полупустой кружкой меда за столиком в углу у окна. Он не обращал внимания на окружающее, хмурился, погрузившись в раздумья, и, в то же время, легонько, почти незаметно постукивал пальцем по круглому боку кружки, а угадать, растворился ли он в своих мыслях или в переплетении нот, было бы невозможно.
Дверь таверны скрипнула, и в зал вошел человек. Махнул рукой встрепенувшемуся хозяину, качнул головой, огляделся и поспешил к одинокому посетителю.
– Не сомневался, что найду тебя здесь, – сообщил он, усаживаясь напротив.
– Я настолько предсказуем? – с тенью улыбки спросил второй, так и не оторвав взгляда ярко-фиолетовых глаз от сгущающихся теней за окном.
– Смотря, для кого. Анха, я…
Музыкант едва заметно вздрогнул, приоткрыл глаза и заиграл тише, по обыкновению уступая место музыки возможности разговора гостей таверны. Анха бросил на мальчика быстрый взгляд, полный почти неуловимого сожаления. Его собеседник вздохнул и сделал несколько движений пальцами. Едва слышная мелодия вновь зазвучала громче, закружила звуком по залу, заполнила его целиком. Глаза мальчишки расширились от восторга, и мелодия потекла уверенней, решительней, переливаясь новыми нотами, прежде неслышными никому, кроме самого музыканта. А он играл, растворившись в своей песне окончательно, отдавая себя без остатка, сливаясь с ней в одно целое. Играл на пределе, на грани сил, добавляя в музыку тонкий звон благодарности за неожиданный подарок, за то, что его мелодию оценили и вплели в саму ткань мироздания.
Анха снова вернулся к созерцанию близящейся ночи за окном. Второй откинулся на спинку стула и временами легонько шевелил пальцами, менял глубину и тональность, добавлял акцентов, наполнял мелодию оттенками ветров: от легких касаний почти незаметных порывов до хлестких ударов бури. Мальчишка-музыкант зарделся от смущения – он лишь слышал, что такое возможно, что в тавернах у замка такое случается, ему говорили об этом с восторгом, а он особенно и не верил. Но все же пришел сюда и в первый же вечер теперь играл вместе с настоящим хэдденом, с магом Воздуха, и начинал понимать, что все слова восхищения, сказанные другими, меркли в сравнении с тем чувством, которое он испытывал сейчас сам. Он пытался поймать взгляд хэддена, но того, казалось, занимает лишь теплая улыбка в отражение стекла таверны.
Последняя нота завибрировала в зале отголоском зимней метели и оборвалась. Мальчик уронил дрожащие руки на колени, сил хватало лишь удержать в пальцах сайталу и не дать ей удариться об пол. Полностью вымотанный, но всем своим видом словно кричащий о том, что не желает, чтобы это мгновение ушло и закончилось навсегда. Анха обернулся и жестом велел хозяину подать музыканту ужин. Хэдден же подозвал мальчишку и уронил ему в ладонь несколько золотых монет.
