- А ну стой! Стой я сказала! Ты… слышишь меня?
Я не должна обращать внимания. Мне нужно просто её
игнорировать.
Не обращать… легко сказать, когда тебя с силой дергают за плечи,
вынуждая остановиться!
- Ты слышала, что я сказала? Ты… - я вижу перекошенное злобой
лицо бывшей подруги. Не понимаю, что она хочет от меня?
- Что тебе надо?
- Ты! Ты… Воровка!
Моя кожа мгновенно покрывается мурашками. Бросает в жар, а потом
резко – в холод. Самое гнусное обвинение, против которого моя
внутренняя защита бессильна. Я никогда не брала чужого. Но когда
меня в этом обвиняют – становлюсь абсолютно беспомощной.
- Ты воровка! Лживая и наглая!
Ком в горле, слова застревают, и я даже защитить себя не в
состоянии. Не могу ничего сказать.
- Эй, Аделина, ты чего? – одна из девушек, находящихся в
аудитории, Дарина, подходит к нам. – Ты серьёзно?
- Вполне. Эта дрянь взяла мои краски, мой акрил. Они лежали в
моём рюкзаке, а теперь – тадам! Пусто!
Я молчу. Чувствую, как подкатывают слезы. Унизительное ощущение.
Просто дико унизительное. Когда ты знаешь, что ни в чем не
виновата, но ничего не можешь сделать.
- Я уверена, что краски у неё!
- Ада, это дичь уже, у тебя доказательства есть?
- Сейчас будут!
Из моих рук резко выхватывают старенький шоппер и выворачивают
содержимое прямо на пол. Я даже ахнуть не успеваю.
Там мои вещи! Да, пусть не новые, но они мои! Кисти, пенал с
карандашами, набор акварели, уже почти полностью пустой. Пара
тетрадок, в которых я в последнее время делаю наброски…
И акрил. Несколько полупустых тюбиков. Даже, можно сказать,
совсем пустых.
И это не мой акрил. Это краски Аделины. К которым я не
прикасалась.
- Я же сказала! Воровка! Дрянь! Гадина! Я вообще не понимаю, что
она тут делает! Её давно надо вышвырнуть вон!
- Ад, уймись, а? Там… там и красок-то нет уже…
- Слушай, Зверева, - включается в перепалку одна из компании
Аделины, Мира, - Ты такая добрая, а завтра она у тебя что-то
подрежет, так же будешь оправдывать?
- Вообще, это реал зашквар, просто взять и стырить краски!
- Ага, именно, сначала краски, типа старьё, никто не заметит,
потом она телефончик скоммуниздит, потом бабки начнут пропадать,
да?
- Что молчишь, убогая? Думала прокатит?
Три подружки Аделины уже стоят вокруг меня, смотрят с
презрением. Всё это ужасно.
Да, я уже давно привыкла к тому, что со мной не общаются, я
теперь для них не подходящая компания, нищая сирота, но чтобы вот
так…
Для того, у кого ничего нет, но он старается хоть как-то
сохранять видимость благополучия, для такого нищеброда как я
обвинение в воровстве – самое страшное, что может случиться.
Я в шоке. Сердце колотится в бешеном ритме. Как она могла
обвинить меня? Зная о моём положении? Как? Я… Я не ворую!
Я не опущусь до воровства даже когда мне будет нечего есть.
Даже… даже когда мне нечем будет накормить сестру! Я… я буду делать
всё, чтобы заработать. Драить полы, разгружать машины, мыть посуду.
Всё что угодно! Только не воровать!
Это… это самое последнее, что я могла бы сделать. Это дно.
Реальное дно, после которого ничего нет.
Но Аделине и её компании, по ходу, плевать. Им важно
обвинить.
- Я иду к директору!
Ада делает шаг, а я, пытаясь ее остановить нахожу в себе силы,
хриплю…
- Я не брала твои краски.
- Они были в твоей убогой сумке! И все это видели! Так что…
Попалась с поличным!
Она улыбается, а мне так хочется… так хочется вмазать ей
хорошенько! Наброситься, ударить, защитить себя! Показать, что я не
убогая, не грязная, не нищая, я такая же как они все! Абсолютно
такая же! Просто… просто мне немного не повезло.
Смотрю на неё, челюсти сжимая, еще секунда, и…
- Ты, гадина! Она не брала! Ты всё врёшь!
Детский крик раздается неожиданно. В аудиторию врывается моя
младшая сестра Арина.
