Мужчина заходит в кабинет так, будто он здесь хозяин. Движения у
него спокойные и уверенные. Он проходит вперед и вальяжно
располагается на стуле передо мной. Рассматривает меня долго и
пристально. Будто оценивает.
Создается полное впечатление, что я у него на приеме, а не
наоборот.
– Тебе сколько лет? – вдруг спрашивает он.
Голос хриплый, будто надтреснутый. А тон такой, что я едва
успеваю прикусить язык, чтобы не выпалить в ответ “ мне двадцать
два”.
– Достаточно, чтобы Светлана Викторовна доверила мне принимать
пациентов, – говорю ровно. – Я вполне способна провести регулярный
осмотр.
– Ну проверим, – криво усмехается и прибавляет: – Твои
способности.
Взгляд у него тяжелый. Мрачный. Наверное, все дело в глазах.
Абсолютно черные. Беспросветные.
Хотя какие еще должны быть глаза у преступника, который отбывает
срок в колонии строгого режима?
Мне не нравится то, как он на меня смотрит. Ни на секунду взгляд
не отводит.
Ничего. Я сделаю свою работу – и все. Волноваться не нужно. За
дверью находятся охранники. Они же его сюда и привели. А еще в
кабинете есть камеры. Я и вскрикнуть не успею, охрана ворвется
раньше.
Прокручиваю в голове меры безопасности, которые здесь приняты.
Это помогает выдохнуть.
– И давно ты мужиков обслуживаешь? – холодно интересуется
заключенный.
Ну и выражения у него.
– Врач помогает пациентам вне зависимости от их пола, – невольно
дергаю плечом. – Мне сообщили, у вас острая боль в районе груди, но
судя по тому, что вы о ней до сих пор не вспомнили, проблема уже
решена.
Он молчит. Продолжает меня изучать. Открыто. Нагло. И в его
черных глазах загораются искры, от которых тревога внутри нарастает
еще сильнее.
Странно все это. И то, как нахально себя ведет заключенный. И
то, что Светлана Викторовна так резко ушла, буквально в последний
момент.
– Тая, уверена, ты справишься, – сказала главный врач. – Всего
один пациент. Руслан Черный. С ним никогда не было проблем.
Нажимаю на кнопку вызова охраны. Раз жалоб нет, то пусть этот
тип отправляется обратно в камеру.
Если бы еще неделю назад мне сказали, что я буду проходить
медицинскую практику в тюрьме, я бы посчитала это дурацкой
шуткой.
– Конечно, ты вправе отказаться от нашего распределения, –
заявил куратор. – Но тогда я не могу гарантировать то, что закрою
твой семестр. А это значит, дело дойдет и до более серьезных
последствий. Я бы не исключал отчисление.
– Я уже договорилась о практике в местной поликлинике. Подала
заявку. Я не участвовала в распределении от университета.
– Мы это уже обсуждали, – он развел руками. – Твой заявки нет.
Поэтому секретарь автоматом определила тебя туда, где еще было
место.
Я понимала, кто мог сделать так, чтобы моя заявка вдруг
“потерялась”. И еще я понимала, что ничего не смогу доказать.
Либо соглашаться, либо готовиться к отчислению. Последнее точно
допустить нельзя. Родители так радовались, что я поступила на
бюджет. Сейчас у моей семьи и так хватало проблем. Нельзя
допустить, чтобы я вылетела из универа.
– Где эта тюрьма? – спросила тихо.
– Не слишком далеко от города, – ответил куратор. – Это
образцово-показательное учреждение. Слушай, там отличная система
безопасности. Целая армия охранников. Ну а медицинский блок
располагается отдельно. Никакой угрозы нет, иначе бы мы не выдавали
туда распределение. Или ты думаешь, университет будет рисковать
своей репутацией? Кому нужна дурная слава? Две недели поработаешь
медсестрой и все. Свободна.
Помню, как рассказала подруге о своей практике. Молчать было
тяжело, а с родителями я поделиться не могла. Нельзя их сейчас
волновать.
– С ума сошла? – воскликнула Катя. – Тая, ты понимаешь, куда
собралась? Там одни отморозки сидят! Их закрыли за решеткой не
просто так. Даже не хочу думать, за какие преступления. Представь,
на что такие уроды способны и сколько сидят в тюрьме без женщины. А
здесь ты, молодая и красивая девушка.
