Я вышла из метро в подземный переход. Из киоска, торгующего дисками и кассетами, громко неслась песня. Вдруг меня пригвоздили к месту слова: «Девочка с Севера, девочка Лия…». Да это же обо мне! Только девочкой я приехала в Москву очень-очень давно – в 1959 году. «Девочка ниоткуда…» – пел мужской ансамбль. Ну почему же ниоткуда? С Севера! В душе я всегда гордилась тем, что я – северянка, и никогда не жалела о том, что моё детство прошло на Севере, в городе Полярном, а не где-то в другом месте – скажем, в Москве. Мне кажется, оно было интереснее и богаче событиями, чем детство моих детей-москвичей. Может быть, моя жизнь – жизнь обыкновенной девчонки малоинтересна, но интересно время, на которое пришлось моё детство. Оно ушло и стало историей. Ушли и люди того времени: дедушки, бабушки, родители, соседи. Их, как и приметы того времени, ещё хранит моя память, и мне жаль, что они уйдут вместе со мной, а мои внуки и правнуки уже ничего не будут знать о них. Захотелось рассказать о городе моего детства, который с того времени сильно изменился, о людях, живших в нём. Они, так или иначе, прошли через мою жизнь, оставив в ней свой след.
Начну с родителей, с того, как они оказались на Севере, ведь их судьба определила и мою судьбу.
Мой дед со стороны матери, Калинин Михаил Аполлинарьевич, родился в 1887 году в Вологодской губернии, в деревне Боброво, которая стоит на берегу речки с громким названием Великая. Происходил из семьи середняков, был хорошим плотником и лихо играл на гармошке. Мог играть, стоя на плывущем по реке бревне. По-видимому, был неглупым человеком и достаточно образованным для деревни того времени. В советское время он окончил полугодичные курсы в сельскохозяйственной академии в Ленинграде и работал начальником лесосплава.
Его мать (мою прабабушку) звали Татьяной Петровной. По рассказам, была добрейшей души человеком. Хлопотливая, она всячески старалась помочь по хозяйству своим уже взрослым детям. Её муж, мой прадед Аполлинарий, после того как она завершала ежедневный утренний обход своих детей, чтобы узнать новости или помочь, вопрошал: «Ну что, мокрохвостая, всех оббежала?» А детей у неё было семь человек. Рассказывали, как она в праздник угощала местного священника пирогами. Разрезав пирог, она уговаривала священника брать куски из середины: «Кушай, батюшко, серёдки, на кончики-то насери!» Умерла она во время Великой Отечественной войны от старости, а скорее всего, от недоедания.
Моя бабушка со стороны матери, Надежда Игнатьевна, родилась в 1890 году в деревне Звягино, что в трёх километрах от Боброва. Происходила из достаточно зажиточной семьи. Детство было нелёгким: мать рано умерла, отец женился второй раз. Замуж её выдали рано. В отличие от деда, бабушка была неграмотной, в школу её не отпустили: надо было помогать дома по хозяйству. Вместо подписи ставила крест. Дочери рассказывали, что по церковным праздникам бабушка надевала длинное белое платье, отделанное кружевами, шляпу, белые перчатки, брала зонтик. В таком наряде шла в церковь. Я думала об этом как о невольном преувеличении дочерей, желании приукрасить быт того времени. Однако совсем недавно из телевизионной передачи от историка русского костюма узнала, что отголоски иностранной моды с некоторой адаптацией проникали в северные деревни. В их числе были кружева, нашитые на платье, кружевные зонтики.
Семья жила в Боброве в двухэтажном доме, построенном самим дедом. Дом этот сохранился до сегодняшнего дня, даже не покосился, только первый этаж, в котором давно заделали окна, наполовину ушёл в землю. Племянник деда, к которому впоследствии перешёл дом, сделал на половину меньше поветь – хозяйственный двор, на Севере пристраиваемый к дому, и убрал настил, по которому раньше на поветь въезжала лошадь с возом.
