Кто-то играет? Играет…
Аккуратнее, ступенька. Ещё одна. Почему-то ступеньки, ведущие в подвал всегда выше обычных. Почему-то не по стандарту. Нога уже ждет опоры, а там… И почему-то играющие некоммерческую музыку всегда стремятся под землю. Ну не всегда, ладно. Но… Оп, ещё ступенька. Или они буквально понимают термин «андеграунд»?
М-да, андеграунд.
– Побереги-ись!
Грузчики с коробками. – Извините. Конечно, в сторону, в сторону. По этим кривым ступенькам и пустому нелегко, а уж если с коробками… а в коробках если стекло ещё… А что ещё может быть в коробке, несомой в бар?
– Белого – всё, последняя коробка.
– Чего так мало? – девушка-бармен за стойкой. Деловита.
– Сколько заказывали, – грузчик, он же экспедитор, достает бумаги в целлофановом «файле». – А тебе куда его? Четыре коробки и так.
– Да можно бы и еще парочку, хорошо идет у баб. А красного и этого много. Мужики зимой коньяк предпочитают. Или виски.
– Это чего – бабы бухать стали?
– Жизнь способствует, Лёша.
– И чего «жизнь»?
– А ты вообще в этой стране живёшь? Или каждый вечер бутылка «Калины красной» как форма своеобразного эскапизма?
– Эска- чего?
– Да ладно, не бери в голову. Давай бумаги свои.
«Калина красная» как форма эскапизма, интересно.
М-да, музыка, музыка… А что это? Понятно, вопрос риторический. Но если кому придёт в голову спросить – да, что это за музыка такая? – то девушка-бармен кивнёт на колонки в углах зала. Кивнёт с некоторым недоумением, так непонятно что ли? Вон она… музыка. Да нет, не эта, не это…
– Ну чего, до четверга тогда. И это. Скорректируйте там заявку. Надо белого больше – привезём больше, – грузчики, взяв бумаги, направляются к выходу.
– Аккуратнее там. Этого не уроните.
– Кого этого?
Меня. Со стульев. Рядком стоящих у стола. Я там… Лежу, да.
– Ну, допустим, меня, – встаём, всё равно не дадут ведь.
– А то что?
Вот тупее вопроса не слышал. Второй грузчик, лицо интеллектом не обезображено.
– Чё будет, если уронить? А?
Всё по классике, не отвечаешь – борзеют. Половина драк так возникает. Из ничего. И объясняй потом.
– Вы это, – чей-то на редкость прагматичный женский голос. – Если что, по лицу не бейте. Он музыкант у нас.
– Музыкант?! – непередаваемое презрение в голосе. – Пошли, Димыч. Музыкантов не бьём.
И ушли. Одиннадцать ступеней вверх, все не по стандарту. И уже сели в «газель» свою, закурили и выперлись задним из тесного двора – а затормозят, кому надо! – и тогда только. Второй ожил.
– А я ведь это… Музыкантов. Ну не то чтоб боюсь, но как-то так…
– Чего?! Вот этих вот? Ты чего, Диман! У нас в классе был один, с папкой на шнурках ходил, чухан…
– Это мультик такой был. Там пацан уменьшился и с гусями летал… Осторожно!
– Да пох, обрулят. Да, «Путешествие Нильса с дикими гусями». У меня книжка была.
– Там помнишь, момент был, когда он дудочкой крыс выманивает? Я мелкий капец как боялся, крысы эти скрюченные – ты-дын, ты-дын – и в море. Как зомбаки, только фонтанчики по воде…
– Эх-хэ-хэ, Димон. Ты слишком впечатлительный, походу.
– …как посмотрю, из-под одеяла нос потом боюсь высунуть всю ночь. Каждый раз, прикинь! С тех пор и это…
– У каждого свои фобии, короче. Ты это. Попробуй «Калину красную», помогает.
Грузчики. Да.
Отмотаем и вернёмся в подвал.
На столике у двери развалился вызывающе белый, точнее даже белого с искрой цвета, бас. Бас-гитара. Я сижу рядом и веду пальцем по струне. Задумчиво. «Дитя порока, музыкант, однажды выпив отчего-то…»
– …нёс благородный свой талант тому, кому купить охота…
Да! Да… именно эта строчка дальше идет. «Нёс благородный свой талант…» Кто это? Чей голос?
