8 апреля. Воскресенье. Петербург. Принимаюсь вести свой дневник только теперь, на 57 году жизни, побуждаемый к тому пережитыми в первые три месяца текущего года непрерывными неприятностями и душевными волнениями. Всё происходившее в этот тяжелый для меня период постараюсь при первой возможности рассказать подробно, в особой записке, совершенно объективно, ничего не скрывая, никого не щадя, на основании сохранившихся у меня заметок и официальных документов. Исполнить эту работу я должен для ограждения собственной своей нравственной ответственности перед судом истории. В тех же видах буду и впредь заносить в свой дневник все последующие факты, могущие со временем пригодиться будущему историку для разъяснения закулисной стороны нашей общественной жизни.
Злополучные совещания, мною же задуманные для обсуждения основных вопросов будущего нашего военного устройства, обратились в арену личной против меня интриги и борьбы, а потому и не могли привести к предполагавшейся цели. Не решили они тех серьезных задач, которые имелось в виду решить с помощью самых крупных наших авторитетов в делах государственных и военных; не открыли они нам пути к широкому развитию военной силы и грозному напряжению сил наших соседей. И, несмотря на такой отрицательный результат бывших печальных совещаний, все-таки я должен радоваться тому, что удалось по крайней мере отстоять нашу военную организацию от угрожавшей ей бессмысленной ломки. И то хорошо, что окончательные решения государя, устранив разные нелепые затеи, открывают возможность хотя бы в некоторой степени расширить и упрочить наши военные силы. Теперь Военное министерство может со спокойным духом снова приняться за работу.
Черная туча миновала; по-видимому, наступило затишье. Последние доклады мои государю успокоили меня. Однако я далек от иллюзий. Знаю, что поднятая против меня интрига не так легко угомонится; после понесенной неудачи она не сложит оружия, а будет выжидать новых удобных случаев, чтобы возобновить агитацию, гласную и закулисную. Комиссия князя Барятинского остается зловещим [пугалом] призраком, напоминающим, что опасность не совсем еще миновала. Очень может быть, что ветер опять переменится, снова возьмут верх какие-нибудь нелепые фантазии, которые окончательно вынудят меня устраниться от дальнейшего ведения дела – развития и устройства наших военных сил.
10 апреля. Вторник. Почти ежедневно приходится мне замечать признаки продолжающихся против меня и Военного министерства враждебных влияний. Сегодня, по окончании моего доклада, государь показал мне в мемории[1] Государственного совета статью об ассигновании интендантству около 860 тысяч рублей на покрытие сверхсметного в прошлом, 1872 году расхода по статье «на заготовление и шитье вещей» и при этом выразил с некоторым неудовольствием удивление, что такие крупные расходы не предусматриваются при составлении сметы. Я просил позволения представить при следующем докладе письменное объяснение.
После заседания Комитета министров было у меня совещание с графом Гейденом, Непокойчицким, Мордвиновым, Обручевым и Величко на предмет составления всеподданнейшего доклада о распоряжениях по поводу изменений в организации войск. Остановились на том, что было мною набросано в особой записке несколько дней тому назад.
11 апреля. Среда. Третье заседание Особого присутствия Государственного совета по делу о воинской повинности. Горячие споры насчет статьи о льготах по семейному положению. Принц Петр Георгиевич Ольденбургский отстаивал принцип «сохранения дворянских родов», требуя безусловного освобождения от военной службы единственных сыновей.
