– Как зовут этого молодого солдата? – спросила миловидная, русая медсестра, указав на худощавого парня, что мирно лежал на больничной койке с перевязанной головой.
– Не знаю, – нерадиво послышалось в ответ. – Упомнишь тут всех… посмотри сколько их.
В полевом госпитале находилось с десяток раненых бойцов, многие из которых были без пяти минут при смерти. Те же, кто пребывал в сознании, либо нехотя разговаривали вполголоса на отдалённые от войны темы, либо сохраняли гробовое молчание. Однако даже в этой безрадостной атмосфере на их фоне выделялся один безмолвный рядовой, чьё поведение было особенно закрытым, но взгляд ещё сохранял ускользающую бодрость и свет. «С другой стороны, – в смятении подумала юная девушка, – то могла быть глубоко скрытая тоска». Он, казалось, был преисполнен множеством беспробудных чувств, от счастья до отчаяния, поочередно мелькающих в его серо-зелёных глазах. Это был сложный взгляд – взгляд человека со сложной судьбой. Служительнице панацеи стало интересно узнать побольше об обладателе такого загадочного взгляда, и она подошла к привлекательному рядовому, робко произнеся: – з-з-здравствуйте.
– Здравствуйте, – холодно, немного погодя молвил мужчина. Он сосредоточенно глядел в окно и всем своим видом ясно давал понять, что не был расположен к диалогу. Воин не повернул головы, даже когда барышня, приблизившись, настойчиво продолжила докучающий разговор.
– Меня зовут София. А вас?
– Джо… – изрёк нелюдим и, тяжело вздохнув, замолк на полуслове. – Я помню, что начинается на Джо, – в итоге добавил он. – А полного имени не помню.
– Вы были серьёзно ранены, не переживайте, я понимаю.
Ратник пристально посмотрел на собеседницу, да так проникновенно, что вызвал смущение на лице юной, любопытной особы, из-за чего та резко отвернулась. Но при всей своей робости она осмелилась вновь встретиться глазами с ним, дабы не оттолкнуть столь заинтересовавшего её незнакомца.
– Я многое позабыл о том, что было до войны, до травмы, если быть точным. – Взгляд обездоленного армейца помрачнел и возвратился к пейзажу за окном. – Остались только поверхностные, общие воспоминания. Как заправлять кровать, – тот слегка хлопнул по одеялу, – как завязывать шнурки, как держать ложку… Впрочем, и вы «не переживайте». Я уже смирился со своим положением. У меня всё хорошо, – необщительный аскет снова замкнулся в себе.
София хотела было что-то спросить, но не нашла нужных слов, да и, как назло, а возможно, к счастью, её отвлёк заведующий отделением. – Да, сейчас подойду! – громко сказала она в ответ и неохотно вернулась к своим обязанностям.
На улице щебетали птицы, небесное светило озаряло раскидистые ивы. День был безмятежным, тёплым, отрадным. Но не для Софии, что уже не могла безукоризненно выполнять свою работу. Её инфантильный разум был во власти новых сильных чувств, сконцентрированных на загадочном бойце, оттого у неё то и дело всё падало из рук, а внимание было рассеянным. Так она несколько раз, проходя рядом с кроватью закрывшегося в своих переживаниях мужчины, натыкалась на стулья, на штативы и даже на своих коллег. Она пропускала сквозь себя эмоции этого человека, и тем не менее как возобновить их разговор та пока не понимала.
– Это его дневник.
– Что, простите? – спросила медсестра солдата с повязками на животе, что, слегка привстав, остановил её, ткнув в бок потрепанной папкой с записями.
– Это его дневник. Этого… молчаливого парня.
– Откуда он у вас? – осуждающе спросила молодая женщина, нахмурившись, опустив веснушчатое лицо.
– Он мне его отдал. Вернее, он уронил его с тумбочки, толкнув локтем. Я взял тетрадь и положил её на прежнее место, решив, что он оглох из-за травмы или ещё что-то… Но нет. Менее чем через минуту тетрадь снова очутилась на полу. Тот отчётливо видел, что она упала, но никак не отреагировал. Вот я и забрал её себе на хранение. Я ничего не читал, и даже не мыслил об этом, только бросил случайный взгляд на обложку, смотрите сами, чёрным по белому: «Дневник Джонатана Гэлуея». Не могли бы вы сунуть его ему в сумку, когда тот отвернётся, так как, сдаётся мне, он с придурью.
