Дневники фаворитки

- Право первой ночи!

Незнакомец, в составе других охотников случайно забредший на нашу с Дикреем свадьбу, поднялся из-за стола. Произнес негромко, но был услышан сразу и всеми. Даже музыканты, которые, казалось бы, самозабвенно дули в свои пищалки, резко оборвали мелодию. Они застыли, так и не набрав в легкие воздуха и не выдав новый виток обрядной песни «Сайтар»*, что на языке древних означало «невинность».

Смолк хор девичьих голосов, только что выводивших славицу невесте, сберегшей себя для любимого.

Сползла с лица Дикрея улыбка. Поставленный на стол нетвердой рукой кубок, по традиции наполненный отваром мощь-травы*, опрокинулся. Покатившись, он со звоном разбился, заставив меня вздрогнуть.

Бурое пятно отвара некрасиво расползалось по скатерти. Я медленно опустила руку с зажатой в ней белой лентой – символом непорочности невесты.

Что еще запомнилось? Глаза брата. Алчные, полные предвкушения. Гавар с обожанием смотрел на незнакомца. Не на меня, принесшую в семью солидный свадебный выкуп, который обеспечивал переезд в столицу – на охотника, проведшего не один час на болотах и пропахшего ими же. С его высоких сапог еще не успела сползти жирная тина. Он и не собирался на свадьбу и вряд ли знал о нашем существовании. Шел мимо, услышал музыку, остановился полюбопытствовать и вот…

Лишь по нервному окрику брата: «Дорогу заявившему право!», и по тому, как безмолвная толпа торопливо, толкая друг друга, оттесняя от меня плачущую, но не смеющею роптать мать, расступилась, я осознала, что меня отдали сильнейшему.

Вот так закончился самый волнительный из придуманных нашими предками танцев. Я готовилась к нему, утопая в мечтах. Сама нашивала ленты на свадебное платье, стараясь не делать узелки, чтобы шелковые полосы легко обрывались в руках подружек, а позже, в уединении, спали лепестками ромашки стараниями жениха. Я представляла, как последнюю -  опоясывающую талию, глядя мне в глаза, развяжет Дикрей. И платье, наконец, соскользнет к мои ногам, являя наготу невесты.

Охотник не притронулся ни к одной из лент. Не знал обряд? Или не хотел тратить на него время?

Ткань платья трещала по швам. Нетерпеливые руки желали добраться до моего тела. Я смотрела на происходящее со мной с безучастностью зрителя, набредшего на выступление ярмарочных лицедеев. И никак не могла поверить, что меня так легко уступил жених. Не схватился за оружие, не окликнул работников.

Белые простыни с кружевом по кайме – на него я потратила почти год, нежных пух одеяла, расшитого по углам невинно-розовыми цветами и грязные сапоги: охотник не стал себя утруждать. Лишь снял перчатки из тонкой замши да расстегнул камзол, чтобы не душил жестким воротом. Не справившись с платьем, просто задрал подол.

Сначала вошел пальцем. Молча. Изучающе глядя мне в глаза. Потом, повозившись с пряжкой ремня, навалился всем телом. Аромат цветов, стараниями подружек украсивших спальную комнату, уступил крепкому запаху мужского тела.

Я закусила губу.

- Не закрывай глаза, - произнес охотник, с силой разведя бедра, которые я с упорством дурочки сжимала.

Боль была острой и неотвратимой. Я дернулась, закричала, но мой вопль запечатали жесткие губы с запахом вина.

В первый раз охотник успокоился быстро. Тяжело дыша рухнул рядом. Рука по-хозяйски похлопала меня по животу.

Мне даже показалось, что он уснул, но стоило пошевелиться, думая освободиться из-под тяжелой ладони и одернуть скомканный подол, как услышала твердое:

- Еще не все.

На этот раз он разделся. Сапоги полетели куда-то в угол, рубашка белым флагом повисла на спинке стула. Расстегнутые штаны явили готовность охотника к продолжению. Мои потуги отодвинуться, сползти с кровати, привели к тому, что меня поставили на колени и уткнули лицом в подушку.