Легенда поместья «Элизиум»
1915 год. Сизые сумерки пробирались в усадьбу, проникая в комнаты, заползая в коридоры, замирая в переходах и углах.
С сумерками приходила тишина – абсолютная, какую, наверное, слышат глухие. Внезапно все замирало в этом доме, даже живность затихала, но будто в ожидании, явственно ощущалась тревога… скоро… совсем скоро начнется…
Глубоко внутрь пряча страх, подступавший к горлу, словно тошнота, Арина Павловна прислушивалась к беспокоившей тишине, наполнявшей усадьбу по вечерам, но временно.
Изо дня в день дом сиротел. В течение двух последних недель, оставляя в образовавшейся пустоте тревогу, слуги покидали его тайком, будто воры, не ставя в известность о своем решении экономку. Видимо, стыдились своей трусости, да и побаивались вот так прямо заявить Арине Павловне, мол, прощевайте, ухожу.
Она женщина строгих правил, оттого и в других не выносила вольностей, порядок в доме блюла на совесть, никому не давая спуску. Слушались и уважали ее все: от прислуги до блаженного старика-пастуха, который никого не признавал, кроме Господа. Сам барин Сергей Дмитрич считался с экономкой, а то и советовался с ней, что безмерно льстило Арине Павловне. Но так было. Совсем недавно было, однако все изменилось…
Прислугу гнал из Элизиума не страх остаться без гроша, нет. Людей выдворил из этого прекрасного места, приводившего в щенячий восторг всех, кто волею случая попадал сюда, необъяснимый ужас. Лишающий разума ужас. До Арины Павловны дошли слухи, мол, усадьбу Элизиум считают прóклятым местом, будто здесь поселился диавол. По этой глупой причине народ из окрестных деревень крестился и плевался в сторону Элизиума, гордо возвышавшегося на холме, огороженного высокой кованой оградой, а самые языкатые байками потчевали заезжих господ. Но стоило на землю спуститься ночи после унылого дня, Арина Павловна сомневалась, что они не правы. Ночью все и начиналось…
Теперь всякий раз с наступлением сумерек, лишь тишина начинала властвовать над каждым закоулком в доме, она места себе не находила и ждала… ждала… как все в этом доме ждали, включая мышь под полом. А чего ждала? Чего-то очень плохого, что должно обязательно и внезапно случиться.
В тот вечер Арина Павловна лишь открыла дверь и оглядела площадку, где стояли кресла для отдыха и стол из ротанга, а по углам и вдоль балюстрады – вазоны с цветущими растениями. Никого. Если не считать ветра, который проказничал по крыше-балкону, гоняя по плитам упавшие цветки и листья.
– У-у-у… У-у-у… – завывала стихия, да молча тучи бежали по небу.
Так и обошла экономка дом, заглядывая в комнаты и не решаясь войти. Было непривычно пусто. Но ощущение, что здесь притаилась злая сила, не проходило и днем, оттого умножалась тяга к человеческому общению. Да вот беда: пойти излить душу некуда, кроме как на кухню к Домне, она по примеру экономки не сбежала, некуда ей бежать, как и Арине Павловне некуда.
– Чаю аль отужинаешь? – спросила Домна. – С утра ничего не емши, эдак ты, Арина Павловна, захвораешь, не приведи Господь.
Кухарка чистила посуду золой с песком, сидя на низкой табуретке. Уж и чистить нечего – посуда сияла, как звезды в грустной вышине, но Домна ее терла и терла, привыкла работать, а нынче работы ей не хватало. Завидев Арину Павловну, она поднялась только с третьего раза, раскачавшись, ведь ее полное тело неповоротливо. Круглое лицо Домны с выпуклыми щеками, сидящее плотно на плечах, излучало озабоченность, она же никогда не видела экономку опечаленной, расстроенной, только последние недели.
– Пожалуй, поем, – сказала Арина Павловна, усаживаясь за стол. И правда, чувствовала приступ голода, а до этого момента забыла, что не ела весь день.
