Тук, тук — падают комки заледеневшей на морозе земли на красную
крышку гроба. Я стою у самого края черной пропасти и смотрю, как на
самом дне покрывается землей гроб, скрывая с глаз последнее
пристанище моего отца. Похоронен, как собака, без отпевания, без
молитв и поминального обеда. Самоубийца... Вот, о чем шепчутся за
моей спиной и спиной моей матери, когда мы выходим на улицу. Сейчас
мать стоит рядом со мной, сгорбилась, как столетняя старуха.
Черная, словно сравнялась по цвету с длинной черной шубой и
платком. В лице ни кровинки, даже губы по цвету не отличить от
самого лица.
— Будьте вы прокляты, — шепчет она, и я перевожу на нее
удивленный взгляд.
Ее шепот такой страшный, словно сама смерть говорит ее голосом и
нашептывает слова, — Будьте вы прокляты! — кричит она, — Слышите,
Смирновы? Проклинаю вас!
От ее крика с ближайших деревьев поднимаются стаи черных ворон,
которые до этого сидели там и противно гаркали. Они взмахивают
своими черными крыльями и кружат над пустым кладбищем, где почти
никого нет, кроме нас с матерью и двух работников, которые
согласились помочь, за минимальную плату. Отделение на кладбище, у
забора, без памятников, без ухоженных могил и крестов. Просто
небольшая площадка с холмиками. Здесь хоронят самоубийц, а мой отец
стал одним из них. Бывший богатый человек нашего города и области,
ныне всеми забытый обнищавший банкрот, как и мы с мамой. У нас ни
осталось ничего: ни дома, ни счета, ни машин, ни элитной гимназии.
Все ушло в руки конкуренту и бывшему другу отца, Смирнову Владимиру
Борисовичу. Слишком много было сделано вместе, слишком много
доверия и слишком большая потеря для нас, но не для Смирнова.
Я держу мать под локоть и пытаюсь увести от могилы, когда ее
почти заполнили землей, насыпая невысокий холм. Мать
сопротивляется, все время оборачивается, я на секунду выпускаю ее
из рук и возвращаюсь. Беру кусок черной, жесткой земли и кидаю в
могилу, стараясь не ступать за край.
— Я отомщу, папа, — говорю тихо и словно слышу его голос:
— Отомсти, сынок.
— Согласны вы, Маргарита Владимировна Смирнова, взять в мужья,
Артема Николаевича Рязанцева? — спрашивает меня работница ЗАГСа в
нарядном светло-сером костюме и ниткой жемчуга на шее.
— Согласна, — счастливо улыбаюсь я, поворачиваясь к своему
будущему мужу. Артем, такой красивый в темно-синем костюме,
белоснежной рубашке с серебристым галстуком. Широкоплечий, высокий,
с небрежно взъерошенными светло-русыми волосами. Его четко
очерченные губы и упрямый подбородок с маленькой ямочкой, чуть
кривятся в ставшей уже привычной усмешке, сводят меня с ума.
Стального цвета глаза, где полыхает серебристое пламя.
— Согласны вы, Артем Николаевич Рязанцев, взять в жены Маргариту
Владимировну Смирнову?
— Да, — просто и твердо отвечает мой почти муж, и я счастливо
смеюсь, когда Артем поворачивается ко мне.
— Объявляю вас мужем и женой, можете поцеловать жену, Артем
Николаевич, — и Артем мягко прижимает меня к себе, обхватив крепко
одной рукой талию, а второй затылок, осторожно касаясь кружевной
фаты и прически.
— Люблю тебя, — шепчу ему и замираю, когда его губы накрывают
мои. Так нежно, мягко и в то же время властно, сильно. Настолько
ярко, что в моих закрытых глазах взрывается фейерверк, пока Артем
целует меня.
Банкетный зал сверкает гранями высоких люстр отражаясь в
хрустальных бокалах. Живые цветы, белые и кремовые розы, все так
красиво, что захватывает дух. Я самая счастливая невеста, теперь
уже жена. На моем пальчике сверкает кольцо с большим бриллиантом.
Артем серьезен и собран, пока мы принимаем поздравления моих
родителей. Мамы Артема нет на свадьбе, отец давно умер. Как сказал
мой муж, мама его живет заграницей, и я с ней еще даже не знакома.
Она больна и не смогла присутствовать, но мы обязательно к ней
поедем после свадьбы. У нас уже куплены билеты в Париж, где мы
проведем неделю, познакомимся с его мамой, а потом на целый месяц
уедем на Мальдивы.
