1904 год.
С окончанием весеннего половодья и дождей в город наконец-то пришло тепло. Каменистые улочки и длинные площади просохли после долгого ледяного плена. В ожившем старом парке внизу над Тихим озером грелись кованые скамейки, теперь можно хоть до поздна сидеть и любоваться соловьиными трелями. Меж дубами дотлевали искрящиеся бугорки прошлогодней листвы, дымок от них полз, петляя по зеркальной поверхности, уходя к другому краю водоёма. Усталые фигуры бородатых дворников на огненно-розовом закате шоркали о гранит берёзовыми метёлками. Ещё видны были верёвки фиолетовых облаков, натянутые к уходящему горизонту. Когда же на Тверь опускалась ночная прохлада, тёмные дворики таинственно затихали. Исчезали стуки лошадиных подков и гудки паровозов, уходящих в даль от закопченных колонн вокзала. Мог быть слышен лишь шёпот едва раскрывшихся листьев в уснувшей аллее. А на утро из распахнутых окон станет доноситься детский смех. В закутке Соборного переулка внизу у дощатых плесневелых досок тенистого спуска к ручью, поросшему сиренью, можно будет застать пушистое одеяло тумана.
У высоких кирпичных ворот Владимирской церкви как всегда многолюдно, позади за стеной тянутся цветастые короба торговых рядов, громко фырчат запряженные в телегу лошади, размахивая черными и рыжими хвостами. Пахнет конским навозом и куревом. Пока, перекрестившись, о чем-то громко спорят мужики, перламутровые голуби примостились к дыроватым мешкам с фуражом.
Она спешила с экзамена, счастливая и полная надежд. Быстро щёлкая каблучками, миновала Земскую площадь, а затем повернула в аллею цветущих яблонь. После вышла на Театральный переулок, здесь ещё с давних времён теснятся, привлекая дорогими витринами, ювелирные и мебельные лавки. В одну из них, потянув за бронзовую ручку, вошла Нина. Над шляпкой обшитой розовыми цветками неожиданно стукнул колокольчик. Её встретил освещенный электрическими лампами прохладный интерьер с овальными сводами красного дерева. Пахло застывшим лаком. Всюду вдоль стен расставлены к продаже полированные до блеска старинные комоды, секретеры, посредине чернело прекрасное фортепиано. На стеллаже выстроились разноцветные испанские гитары, отсвечивали медным сияньем духовые инструменты. Стены до потолка заполнены пейзажами и массивными панно со сценами из мира античности. Глядят с портрета зелёные глаза генерала Пушкарёва. В углу толпятся изваяния греческих статуй, на полках – гипсовые головы исторических деятелей, Цицерон, Марк Аврелий.
– Здравствуйте, юная леди! Желаете что-нибудь особенное? – поглаживая седую бороденку, интересовался пожилой лавочник в атласном бордовом жилете с хитрецой, прячущейся за толстыми линзами.
– Добрый день, я хотела бы купить отцу на именины… Я уже бывала у Вас. Вот, ту скрипку, я знаю, что в молодости он играл.
– Ту, что на полке?
– Да, да её.
– Она к сожалению, продана, сегодня к вечеру её уже доставят господину Белавскому на малую Поварскую. Вы слышали, как он играет? О! Сходите в трактир «Золотой рог» там по выходным солируют цыгане, он им аккомпанирует…
– Благодарю, а есть ли ещё такая?
– Возьмите вот эту! Правда она подороже…
– Ой… У меня столько нет.
Стоявший неподалеку молодой человек с двумя рядами гладких пуговиц на смоляном мундире и в мятой фуражке, отстранился от комиссионных охотничьих ружей и направился к ним:
– Я куплю скрипку! Упакуйте в бумагу…
– Извольте сударь, – пожал плечами седовласый торговец и приподнял позолоченные очки на расстроенную Нину, – Сожалею, юная леди, но других скрипок не водится… Кстати в соседней галантерее торгует Анжела Семёновна, моя сестра, помнится ей завозили виолончель, сходите, взгляните.
