Посвящается Луизе и Казбеку Ахеджак (старшим и младшим)
Автор
…Дом хрустальный на горе – для неё.
Сам, как пёс бы, так и рос в цепи!..
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!..
Владимир Высоцкий
1967 г.
Так уж повелось, что судьбу редких по значимости людей чаще всего определяет время и место рождения, и избежать этих обстоятельств почти невозможно, особенно когда природа наделяет такого человека качествами очевидно неординарными. Скорее рано, чем поздно ему становится тесно в уюте родительской домовитости. Это тем более странно, поскольку большинство людей к тому и стремится, что надо воспринимать как явление абсолютно нормальное, но только не для тех, у кого, как говорится, «душа кипит, а сердце плачет». Вот я как раз о таких и хочу сказать…
Другое дело, какими путями неординарная личность выходит на столбовую дорогу своей яркой жизни из узкого круга деревенской юности и куда потом её пути устремлены, а главное, насколько впоследствии духовно и житейски сохраняются связи той личности со своей малой родиной. Чаще ведь если уходит, особенно из глухомани, то навсегда, возвращаясь к родным «плетням» лишь сенсационными публикациями, шумными телепередачами, вселенской известностью и почти никогда лично.
Ельцин, например, будучи Президентом России, к своей родимой станции Бутка, что в Свердловской области, ближе, чем на полторы сотни километров, и не приближался, а народный артист Михаил Ульянов в глухое сибирское село Бергамак, где появился на свет, приехал лишь однажды, уже в конце жизни, заслуженно усыпанный всеми возможными почестями в золотом обрамлении.
Я это говорю отнюдь не в качестве осуждения, а скорее – в констатацию, поскольку жизнь подчас складывается так, что «родное гнездовье» в памяти избранных брезжится настолько далеко, что с расстояния собственной вселенской известности видится не более чем светлым пятнышком с иллюзорными ощущениями, что если что и было, то в какой-то далёкой и малоправдоподобной жизни.
В этом смысле Мурат Ахеджак – безусловно, человек уникальной редкости. Куда бы ни заносила его судьба, на какие бы высоты она его ни подымала, он всегда утверждал и словом, и делом, что родной аул для него оставался главным местом жизни.
Я думаю, это объясняется просто: в нём, по большому счёту, никогда не было того «генеральства», что кардинальным образом преображает личность, чаще всего преисполненную избытком властных возможностей, особенно когда они (эти возможности) появляются достаточно рано. Более того, он нередко говорил, особенно если ему хотелось освободиться от служебных условностей и перевести беседу в доверительное русло:
– Давай поедем ко мне в Псейтук, там и потолкуем…
И вот там, в ауле Псейтук, традиционное адыгейское гостеприимство множилось на те степени человеческого обаяния, которые он удивительным образом пронёс через всю свою стремительную, до боли короткую, но чрезвычайно наполненную жизнь…
В памяти любого, кто хоть однажды общался с ним, а тем более – в родовом доме, что на берегу Кубани, навсегда оставалось ощущение непривычной для нынешнего времени искренности, особенно когда ты, гость, понимал, как непросто подобным людям в силу высокого служебного и общественного положения держать, как говорится, качество «лица». То есть в любых положениях оставаться самим собой и быть тем Муратом, кого с малых лет отличали улыбка и характер редкой искренности…
