Рассветное солнце осветило буйство красок, которыми были окрашены телеги и фургоны шарбонцев1. Люди просыпались. Выходили из своих кибиток, босыми ногами ступали по холодной росе и умывались ею. Несколько мужчин хлопотали у большого котла, из которого густым облаком клубился пар. Запах готовящегося мяса и терпких трав пропитал прохладу утра. Этот котёл был символом того, что шарбонцы были не просто народом, а семьёй.
На поляне, окружённой фургонами, собирались черноволосые мужчины и женщины. Рассаживались на шкуры, говорили негромко, чтобы не нарушать тишину гор, у подножья которых раскинулось их поселение. Невероятной красоты девушка помогала братьям раскладывать блюдо из котла по мискам и подносила их собравшимся.
– Оставь черпак в покое, Ачик, сынок, сыграй. Где Рамси? Почему утро начинается так, будто я своего коня пристрелила? – ворчливо произнесла Гурбаш, одна из старейшин рода.
– Не грусти, дорогая мами2, сейчас я сыграю так, что твой конь оживёт! – подмигнул ей мальчишка.
В его руках оказалась скрипка из чёрной ели – дерева, которое росло высоко в горах. Мастера музыкальных инструментов в Мирии3 очень любили этот материал, по праву считающийся самым прочным. Скрипки из чёрной ели в руках виртуозов могли исторгать не только звуки поднебесной чистоты, но и слёзы из скупых глаз. А Ачик был виртуозом и не замедлил продемонстрировать своё умение.
Скрипка едва слышно, но трепетно запела соловьём в рассветном лесу. Песнь её была легка и воздушна, а потом стала быстрее и прерывистей. Она рассказывала историю о том, как в поле козлята прыгают через мирно спящего старого пса. Незаметно к первой скрипке присоединилась вторая и стала подпевать своей сестрице нежным голосом молодой пастушки, пытающейся уговорить рогатых сорванцов оставить лохматого сторожа в покое. То был Рамси – не просто виртуоз, но скрипичный чародей. Никто и никогда ни в шатрах4 Мирии, ни на площадях купеческого города Калипса не слышал более мастерской игры. Казалось, он мог дарить свет потерянным душам и убивать надежды на людном празднике звуком, издаваемым движением смычка.
Молодые и белоголовые старейшины заняли понемногу свои места и наслаждались дичью, приготовленной для них охотниками – угрюмым Кассандром и молчаливым Лапой, возмужалых так, что пора бы заводить семьи. Вот только невест среди своих им брать было нельзя: слишком широко разлилась их кровь по поселению – куда не взглянешь – одни сёстры. Старейшины позволили им найти невест среди других народов. Да только дев, готовых разделить кибитку с парнем и стать частью одной большой семьи, не так-то просто было найти. Так думали молодые. Старейшины улыбались и глядели на молодую кровь как старые птицы на желторотых птенцов.
– Гурбаш-мами, скажи им хоть, в какую сторону направить своего коня! – встала на защиту пристыженных братьев Софика, протягивая ей миску с дымящимся мясом. – В Мирии нам сестёр разве что среди приговорённых к казни отравительниц искать, а в Калипсе рабынь словно кобыл угонять, так что ли?
– А ещё можно среди воительниц Банум-Сери5 поискать! – не впервые повторил Ачик. – Говорят только, чтобы взять их в жёны, нужно сначала победить в честном бою. Да только никому ещё не удавалось их победить. Что скажете, Лапа, Кассандр? Готовы ли схватиться с самыми свирепыми и прекрасными женщинами этого мира?
– Не болтай глупости, всем известно, что воительницы Банум-Сери никогда не становятся жёнами! – возмутилась Сойко, совсем ещё девчонка, и монеты, часто пришитые к рукаву, зазвенели на её руках.
