Сколько ни дёргай, заевшая форточка в электричке не закрывалась, и сквозняк выдувал из вагона тепло.
…как будто не конец февраля, а Новый год на носу, честное слово.
Дима кутался в бушлат, считая станции – часть из них электричка проезжала без остановки. Можно было бы следить по карте на телефоне, но телефон остался в кадетском корпусе, в тумбочке.
Дима знал правила.
После четвёртой станции от Старорецка он встал и прошёл через два вагона, таща рюкзак за одну лямку. На пятой («Платформа Сто двадцать четвёртый километр, следующая остановка – Хартово») поезд стоял буквально полминуты. Никто, кроме Димы, не вышел.
…ну, собственно, так «поворотная точка» и выбиралась. Ни людей, ни камер.
«Сто двадцать четвёртый километр», не заслуживший даже нормального названия, – безлюдный полустанок со знаком «курение запрещено» над покосившейся скамейкой. Дима спрыгнул с платформы, проваливаясь в снег, и торопливо запихнул бушлат и ушанку в рюкзак. Натянул вместо них серую лыжную куртку с капюшоном, мгновенно превращаясь из старорецкого кадета в местного пацана, и, перебежав пути, принялся высматривать обратный поезд.
Тот пришёл через минут через пять – такой же пустынный в дневное время, как и тот, на котором Дима приехал. Две станции Дима простоял в тамбуре – и уже спокойно вышел в Рабочем посёлке. Здесь всё было знакомо: рыночные бабульки, снежная каша под ногами, фырчащий автобус…
До базы – три остановки на автобусе и почти километр пешком по просёлку. Ангары заброшенного аэродрома, давно затерявшегося между ответственными ведомствами, отлично подходили драконам.
Первой Диму встретила Мирра. Притормозила, махнула рукой и убежала по своим делам.
…ну как убежала – ушла быстрым шагом, изображая взрослую озабоченность.
Мирра была рыжей, хоть и прятала кудри под шапкой. И смешливой, когда не корчила из себя взрослую.
Ей шестнадцать.
Диме на днях исполнилось четырнадцать, и на Мирру он иногда поглядывал оценивающе, как Серж на встречных девушек… но розоволосая Элла, сестра Сержа, определённо была привлекательней Мирры. И не занудничала, изображая взрослую, что немаловажно.
…если честно, Диме так-то на девчонок плевать.
Есть ведь дела поважнее.
– Док, привет! – крикнул Дима с порога.
Док дёрнулся, чуть не смахнув рукой увеличительное стекло на подставке.
– Стучаться не учили? – рявкнул он через плечо, придерживая манипулятор с какими-то иглами. Выглядело это, честно говоря, скорее как инструмент для пыток, чем для научных изысканий.
Дима кинул рюкзак в угол и прошёл прямо к Доку, на ходу стаскивая капюшон и великоватые (одолженные у соседа по спальне) зимние перчатки. Куртка ему за эту зиму стала коротка, и уже не получалось как прежде засунуть руки в карманы так, чтоб ничего не поддувало.
– Я к Даре. У неё там как, всё в порядке?
Док поморщился – выбранное драконицей имя ему не нравилось.
…Диме, честно говоря, тоже.
Его любимыми вариантами были «Роанна» (как Иоанна, только рычаще) и «Виктория». Особенно Виктория – победа же! Красиво и со смыслом.
Но драконица отвергла все предложенные им варианты, зацепившись за короткое, ляпнутое за компанию «Дара».
Они даже поссорились из-за этого.
…ну не то чтобы поссорились, но Дима как-то очень глупо, почти по-детски обиделся, что его старания не оценили, и ушёл помогать Доку возиться с его штуками, а потом уехал обратно в кадетку и две недели торчал там безвылазно. Как раз была пора всяких контрольных.
Потом не выдержал, конечно, хотя Рубин и просил не рисковать, приезжать на базу пореже. Они как раз тогда сюда перебрались.
А переубедить Дару не вышло. Особенно после того, как об этом имени услышала Зира и решила, что оно похоже на её собственное, а значит, Дара выбрала имя в её честь и вообще может считаться «её» птенцом…
