Буурал проснулся от крика «Аллах акбар!» Он всегда просыпался от этого крика, такой уж он был человек. Другие не просыпались, продолжали спать, только головы прикрывали руками, да вяло матерились во сне, а он просыпался. Как будто Аллах мог ему помочь. Не кто-то другой – народу вокруг хватает – а именно Аллах: на него была вся надежда.
Но Аллах, если даже и мог, не желал помогать Бууралу. Не пара, видно, он был Аллаху, не компания. А, может, Аллах и сам спал, прикрывая голову руками, и не слышал ничего. Очень может быть, судя по тому, что вокруг творилось…
В любом случае, просыпался Буурал зря, но другого выхода не было все равно. Или просыпаться самому или сапогами тебя разбудят. Под ребра – кияй, кияй… Из сапога хороший будильник получается – строгий, но быстрый.
Проснувшись, Буурал подолгу с тоскою глядел в мокрое бледное небо. В лесу небо было плохо видно, его все время закрывали от глаз ветки. От этого небо сделалось рваным и мохнатым. Вестей с неба не доходило никаких, сколько ни смотри – только дождь иногда накрапывал, падал на лицо солеными каплями.
Буурал поначалу удивлялся – почему дождь соленый, слизывал капли языком. А потом вдруг понял – это не дождь соленый, это щеки соленые. А щеки соленые оттого, что он во сне все время плачет. Прекращал он плакать только тогда, когда боевики по утрам выкрикивали «Аллах акбар!»
Обычно-то они в лесу старались не кричать, говорили вполголоса, чтобы «Вымпел» не накликать. Но для аллах акбара делали исключение. Считалось, что аллах акбар не может быть услышан неверными. Напротив, от имени Всевышнего все гяуры, сколько их ни есть, оглохнут, повалятся на землю вместе со своими автоматами, и их раскатает в свиную лепешку. Бууралу иногда казалось, что даже в Аллаха не все боевики верят, а вот в лепешку верили все до единого. Потому и аллах акбар кричали громко, дико, не стеснялись.
Временами Буурал и сам начинал чувствовать себя свиной лепешкой. Особенно по ночам, когда вокруг устанавливалась непроглядная темень, и казалось, что в кустах змеями шуршат бойцы «Вымпела», чтобы перерезать всех, всех без разбору – и своих и наших. Это сами чеченцы себя так звали: наши. А Буурал звал их «ваши», но про себя, вслух ума хватило не говорить – не оскудела еще сапогами под ребра чеченская земля.
И вот Буурал лежал ночью на земле, распластавшись в лепешку от действия аллах акбара. Лежал и слушал, как, неслышный, ползет во тьме «Вымпел». Он полз, чтобы перерезать его, Буурала и всех остальных тоже, пока они спят, и на горле у каждого тикает маленькая голубая жилка.
В первые дни, как их только взяли в плен, Буурал все надеялся, что ночью появится «Вымпел», боевиков перебьют, а их освободят. Однако дни шли за днями, «Вымпел» все не шел. И тогда Буурал стал думать, что, наверное, никакого «вымпела» и вовсе нет в природе, что этот «вымпел» придумали в Главном разведывательном управлении, чтобы российским солдатам было веселее в плену. Конечно, если бы он такое высказал в части, ему бы кровянку пустили свои же сержанты: «Как, жопа, нету вымпела? А что же тогда есть? На тебе, на, получи!»
Потому что, если и есть в современной армии что святое, то это не Родина-мать, и не березки, за которые любой боец готов лечь в братскую могилу. Святое в армии – это как раз вымпел, альфа и прочее ФСБ. Святое – это особист и верность генеральской линии – так это у них называется. Потому что это они супермены, они зрят всевидящим оком и прозревают все насквозь, они защищают нашу землю, в то время как обычный боец только и способен, что лечь удобрением под пятнистые, как снежный барс, березы.
Но Буурал уже несколько дней был в плену, и в мозгу его, как микроб, проснулось и заворочалось свободомыслие. И он уже думал, что вымпел – это выдумка, альфа – выдумка, а, может, даже и политрук, с его хлюпающим гриппозным носом – тоже выдумка. Или, вернее говоря, сказка, которая сама себя рассказывает, чтоб боец не врага боялся, а его, политрука.
