Дуа за неверного

моему брату

И жизнь, растрёпана, как блядь,

выходит как бы из тумана

Борис Рыжий

Ад – это вовсе не тьма, не тоска, не боль,

Это объём, в котором медленный алкоголь

Перетекает до некой кромки, до «по́лно-по́лно»

Алексей Сальников

Мне исполнялось семь лет, и я, как это было принято в дни рождения, одета в лучшее розовое платье, почти полностью покрытое рюшами и глубокими, как лицо старика, складками. Платья – первое, с чем у меня ассоциируется детство, они были разными: розовое – для торжественных мероприятий, красное бархатное с кружевным воротником – для домашних посиделок и прихода гостей, голубое с передней частью, напоминающей корсет и густо покрытой пуговицами, – для прогулок.

За окном медицинского общежития на улице Саперов обычный екатеринбургский двор: металлические трубы зажимали двор, по ним мы с сестрой любили ходить, соревнуясь, кто дольше устоит. Трубы упирались в розовое здание, где праздновали банкеты и свадьбы: бесконечно играла музыка, сквозь закрытые окна слышался «ясный мой свет» Тани Булановой, хохот родственников и крики «горько!». Рядом с домом была стена-лазалка из металлических кругов, спаянных друг с другом в виде сот, мы любили представлять, что это высокие горы, и лезть по ним на самый верх. Периодически с девочками из двора мы устраивали соревнования, кто быстрее, я всегда проигрывала, потому что с детства была слабым ребенком. Зато я была единственной, с кем лазалка говорила: каждый шаг вверх превращался в слог, вместе они становились строкой: с-пра-ва и сле-ва над уз-кой тро-пой круг-лые, час-тые лу-ны1.

Мама достала запрещенный сервиз из плотного крепкого материала, каждый стакан был украшен сложно устроенным орнаментом, который можно было исследовать подушечками пальцев. Обычно секретные чашки хранились в стеклянном шкафу на верхней полке, чтобы мы с сестрой не смогли достать до них. Ana2 запрещала пить из них в обычное время, только в дни рождения она открывала дверцу и вытаскивала кружку за кружкой, мыла жесткой губкой с Fairy, протирала вафельным полотенцем, наливала предварительно заваренный Azerçay с чабрецом и ставила по чашке на стол. Я собиралась сделать первый глоток, когда в дверь позвонили. Раз уж в дверь позвонили сегодня, то открыть ее должна я. Радостно побежала ее открывать – на пороге женщина, которую я до этого не видела, у нее было серое лицо, скупые волосы русого цвета и кожа, покрытая розовато-серыми пятнами