ПРОЛОГ
«И будет так. Через многие-многие лета утратят люди суть свою человеческую. Суть телесную, от земного праха сотворённую и в земной прах исходящую. А также суть душевную, с небес нисходящую и божьей милостью им дарованную…»
«…Повелят люди служить себе истуканам железным, и те станут за них всякий труд справлять. И прежде всего – заботы о хлебе насущном. А для себя оставят люди праздное довольство…»
«…Явятся тогда лунных затмений числом двенадцать, дабы узрели на Земле, как тьма тяготеет над светом и грядёт тому свету погибелью…»
«…Зайдёт по-над Землёю от края до края туча чёрная – смертная да дождём частым прольётся…»
«…Дождь тот жгучий, великие снеги из шапки Земли растопит… И уцелеют иные люди малым числом на вершине Белой горы… И ещё из поганой живности – чёрные крысы, что станут размером более себя прежних, вкусив без вреда нутром своим дождя жгучего и зловонного.
Встанет вода вокруг них, многая числом – и вширь, и вглубь, так что некуда от той воды будет деться ни людям, ни чёрным крысам…»
«…И приев скудную пищу, найденную меж камней, станет нечем кормиться оставшимся от прочих людей, кроме как чёрными крысами, невзирая на срамоту их поганую. А крысы сами учинят кормиться людьми…»
«…Замыслят люди пожечь чёрных крыс огнём, что молнией упадёт с неба, да только сами от него люди пожгутся. Ибо не покорится небесный огонь людям…»
«…Отчаявшись, уразумеют те, что малым числом от малого числа остались в целости, – грядёт им смерть неминуемая, смерть вековечная….»
ЗАТМЕНИЕ № 1 – «ОТ МОСКВЫ ДО САМЫХ ДО ОКРАИН…»
СЕНТЯБРЬ, 1989 ГОД
Самовозгорание. Личное бессознательное. Целуй меня крепче. Крик Станиславского «Не верю!». «Эффект серебристой пираньи» – начало. За Кремлёвской стеной. Утро, встреченное с Женей. Голландский абсурд. Обретение ненормативной лексики. Две степени внутренней свободы.
Буквально в одну секунду желеобразность моего сознания, замешанная за трое суток пути на привычной для пассажира поезда дальнего следования неразберихе между реальным и нереальным, то бишь явью и дрёмой, разлетелась в мелкие брызги от истошных криков, пробивавшихся сквозь закрытую дверь из коридора в купе:
– Пожар! Гори-и-м! Пож-а-р!!!
Действительно, наш вагон горел! Никаких сомнений быть не могло! И как это я сам не почувствовал удушливый запах гари, не увидел за окном языков пламени, неукротимо рвущихся в темноту и летящих веером искр? И как их не заметили мои соседи по купе?
Но…
Похоже, что в купе я пребывал в одиночестве…
Что?.. Где?..
– Пож-а-а-р! Спасайтесь! Пож-а-а-р!!!
Я отчего-то медлил, хотя крики в коридоре не только не затихали, наоборот, усиливались. А я, вместо того чтобы, схватив куртку, хранившую во внутреннем кармане портмоне с паспортом и деньгами, отправиться в спасительное бегство, лишь безвольно закрыл глаза, продолжая оставаться на верхней полке.
«Бе-еги-и!» – негодовал инстинкт самосохранения.
Беги? А вдруг там, впереди, бушует открытый огонь, быть может, к этому времени уже безнадёжно отрезавший путь к выходу?
Не знаю что, просто морок какой-то навалился на меня, обездвижил.
– Пож-а-а-р! – Голос кричащего сорвался в фальцет, или, говоря точнее, на поросячий визг, и затих, заглушённый топотом множества ног спасающихся от гибели пассажиров.
Дверь купе распахнулась сама собой, видимо, кто-то дёрнул за ручку снаружи.
Люди, изгнанные ночным пожаром из дорожного сна, в панике бежали по узкому коридору, то и дело погружающемуся в полутьму под мерцающими из-за выгорающей проводки лампами. Бежали едва одетые, с подхваченными второпях вещами – вероятно, теми, что подвернулись под руку. Толкаясь, падая…
Первыми неслись полупьяные проводники в мятой донельзя форме, а дальше – беспорядочная разновозрастная и разнополая масса, на фоне которой выделялась некая дама бальзаковского возраста и рубенсовских форм, совершенно голая, но с парой здоровенных дорогих чемоданов, сработанных из крокодиловой кожи.
