Сегодня двадцать пятое мая. Сегодня мне исполнилось двадцать пять. Я стою на крыше высотки и смотрю вниз на город, который никогда не спит – большой, шумный и безразличный. Диск солнца скрылся, и розовый шлейф растянулся вдоль горизонта. Воздух пропитан озоном, а вдалеке слышны раскаты грома. Что привело меня сюда? Наверно, инфантилизм. Ну, и последняя фраза мачехи: «Раз тебя всё достало, пойди и прыгни с крыши!».
Обо мне всегда кто-то заботился. Причем в основном папа, потом муж и снова папа. Мама умерла, когда мне исполнилось пять. Именно тогда я попала в секцию по спортивной гимнастике, которая и стала смыслом существования. Мне всегда казалось, что жизнь прекрасна, но она беспощадно подкидывала новые и новые сюрпризы. После серьезной травмы спины пришлось уйти из спорта. Муж – моя защита и опора разбился в аварии через год после свадьбы. Я полгода жила, словно в коме: два нервных срыва, неудачная попытка суицида, клиника неврозов. Если бы не отец, я бы не выбралась из той ямы. Он заставил жить снова. Заставил поверить, что мир по-прежнему прекрасен. А теперь и он меня покинул. Единственный родной человек на этом жестоком свете. Жестоком и несправедливом. Папе было всего сорок четыре, обширный инфаркт. Скандал с мачехой стал последней каплей. Итак. Нет ни любимых, любящих людей, ни цели в жизни, как и собственно желания жить.
…Уже совсем стемнело, лишь вспышки молний освещают небесное пространство. Грохочет гром. Накрапывает дождь. В горле першит от горького табачного дыма. Никогда не курила, не следовало и начинать. Выбрасываю недокуренную сигарету. Маленький огонек летит в темноту. В наушниках бьет Evanescence:
«…Without a thought, without a voice, without a soul.
Don’t let me die here,
There must be something more.
Bring me to life»1.
Пальцы неосознанно касаются золотой цепочки на шее. Последний папин подарок. Я вздыхаю. Расставляю руки, закрываю глаза …
Я слышала, умирают еще в полете, сердце – оно разрывается, обычно… Сила гравитации тянет тело вперед, и я вот-вот полечу в темноту. Все происходит, как в замедленной съемке: я чувствую порыв ветра, обдающий лицо, и чьи-то руки, обхватывающие талию. Меня тянет назад, смартфону везет меньше. Он вываливается из кармана, скрывается во мраке, волоча за собой наушники, и глухо ударяется о припаркованную внизу машину. Я снова на крыше, лежу на чем-то теплом и мягком.
– Приземление на троечку, надо будет над этим поработать, – шепчет в ухо знакомый голос. В ноздри ударяет до боли знакомый древесный запах. Да быть не может! Я вскакиваю как ужаленная. Мой спаситель тоже поднимается и отряхивается.
– Алекс?! Леднёв?! – не верю ни глазам, ни ушам, ни происходящей реальности.
Внизу верещит машина, на которую, по всей видимости, упал мой смарт.
– Новикова, ты совсем спятила или летать научилась?
– Какого, блин, банана?!
– Вот спасай тебя после этого. Никакой благодарности, – Леднёв театрально закатывает глаза.
– А я не просила меня спасать, Бэтман хренов!
– Только давай без оскорблений!
– Как ты вообще здесь оказался?
– Отсюда, знаешь ли, вид лучше.
Я сажусь на бортик крыши, и Алекс присаживается рядом.
– Что, прям совсем все так плохо? – он обнимает за плечи, и меня вдруг прорывает, я захлёбываюсь рыданиями.
– Началось в колхозе утро, – в сердцах бросает Леднёв и протягивает мне платок. – Ну, перестань, Кир, ты же чемпионка.
Я устало смотрю на него, размазывая по щекам слёзы.
– Да! И не надо так смотреть. Новикова, брось разводить сырость. Вон, дождь пошёл,– он поднимается и протягивает руку. – Раз планов на вечер у тебя все равно нет, предлагаю выпить. И можешь ничего не рассказывать, если не хочешь. Поедем, отпразднуем твоё второе рождение.
