Глава 1: Кто подаст стакан воды?
Дождь. Не проливной, не грозовой, а тот самый петербургский, назойливый и вечный, как серый асфальт под ногами. Он не льет, он висит. Микроскопические капли, невидимые глазу, но пропитывающие все до костей за считанные минуты. Анна стояла у окна своей «двушки» на четвертом этаже, курила, выпуская струйки дыма в приоткрытую форточку. Влажный холодок щекотал шею. Взгляд ее, привычно скользящий вниз, в двор-колодец, зацепился за фигуру у подъезда напротив.
«Опять она», – мысленно констатировала Анна, делая глубокую затяжку.
Елена. Женщина с палочкой. Точнее, не с палочкой, а на палочке. Весь ее хрупкий, перекошенный невидимой силой корпус, казалось, зависал над этим единственным якорем с резиновым наконечником. Каждое движение – отдельный подвиг, разбитый на десятки мелких, мучительных шажков. Анна видела ее часто. Слишком часто. Как она, кряхтя, почти падая, выволакивала из подъезда инвалидную коляску. Как потом, с нечеловеческим усилием, пыталась развернуть ее на узкой, разбитой плитке двора. И как, наконец, в эту коляску, словно бесценный, хрупкий груз, принимала своего сына. Максима.
Максим. Пятнадцать лет? Шестнадцать? Трудно сказать. Тело подростка, но скованное, как у младенца, той же неумолимой силой, что искалечила мать. Только у него – тяжелее. Гораздо тяжелее. Он не ходил. Не говорил. Его мир был заключен в непослушных конечностях, в кривой шее, в глазах, которые иногда казались Анне невероятно глубокими, а иногда – просто пустыми. Сегодня Елена вывозила его особенно долго. Анна успела допить чай, затушить сигарету, мысленно поругаться на вечно капающий кран на кухне. А они все еще были у подъезда. Елена, согнувшись пополам, что-то поправляла в одеялах, укутывавших Максима. Ее дыхание, даже отсюда, сквозь стекло и дождевую пелену, казалось Анне прерывистым, хриплым. Каждый вдох давался ценой.
«Бедная-бедная женщина, – мелькнуло у Анны, – настоящий подвиг. Каждый день».
Мысль была искренней, но тут же, как назойливая муха, прилетела другая, грязная и раздраженная: «Подвиг, подвиг… А кто мне стакан воды подаст? Кто?»
Она резко отвернулась от окна. Эта фраза – «кто подаст стакан воды?» – стала ее личным, горьким рефреном. Ей сорок два. Она ухаживала за матерью с деменцией три года, до самого конца. Выбилась из сил, потеряла работу, мужа. Мать умерла полгода назад. Теперь Анна подрабатывала удаленкой, переводя какие-то бесконечные технические тексты, и чувствовала себя выжатой как лимон. Вечная усталость, вечное раздражение. Вечное чувство, что ее собственная жизнь, ее потребности – никому не интересны. Невидимы. Как этот мелкий дождь. Никто не видел, как она ночами сидела у постели матери, как терпела ее бред и агрессию. Никто не видел ее слез от бессилия. Теперь – тишина квартиры, давящая пустота и эта чертова работа. И вечное ощущение жажды. Не физической, а душевной. Жажды простой человеческой заботы, внимания, которого некому дать. И вокруг – только чужая боль, чужие подвиги, чужие трагедии, которые она, как проклятая, видит из своего окна.
Она налила себе воды. Стакан. Холодный. Выпила залпом. Не помогло. Горло все равно пересохло. Вернулась к окну.
Елена, наконец, справилась. Коляска с Максимом медленно, со скрипом, поползла по двору, к арке, ведущей на улицу. Анна знала маршрут: до остановки, потом автобус, потом долгий путь в хоспис на окраине, где Максим теперь проводил будни. Каждый день. Туда и обратно. В любую погоду. Сегодня – в этот мерзкий, пронизывающий сыростью день. Анна представила, как Елена ковыляет по скользким плиткам, как пытается втиснуться с громоздкой коляской в автобус, как на нее косятся спешащие люди… Сердце сжалось от жалости. И тут же – волна стыда за свою минутную слабость, за свое раздражение.
