Мы шагали по слабоосвещённому
коридору, единичные чадящие факелы вместо того, чтобы хоть как-то
обогреть, ещё больше пугали и заставляли меня вздрагивать от любого
подозрительного шороха в погружённых в темень углах. Чуть впереди
степенно двигалась мать-настоятельница, державшая спину так прямо,
что я каждый раз невольно прислушивалась, а не хрустнет ли у неё
там что-нибудь? Рядом со мной, поглядывая по сторонам, шла моя
родственница, очень красивая женщина, должна заметить, внешность у
неё была просто ангельской: белокурые локоны, благородный светлый
лоб, голубые ясные глаза, узкий аристократический нос, алые, как
спелая вишня, губы, высокая грудь, тонкая талия и длинные, стройные
ноги. Невероятное сочетание нежной очаровательности с убийственной
сексуальностью. И мой дедушка повёлся на всё то показное
великолепие в сочетании с милейшей, практически овечьей
кротостью.
На самом деле Луиза ла Асолье не
была хорошей. Вообще, далека от этого понятия. Она оказалась
страшно алчной и злобной мегерой. Любить эта женщина могла только
себя и деньги. Ну ещё власть, что эти деньги давали.
Пока дедушка был в сознании и вполне
бодр, она умело скрывала свой истинный нрав, но стоило ему слечь с
инфарктом, как началось. И чем реже старый лорд приходил в
сознание, тем более стервознее становилась мадам Луиза.
Мы свернули за угол и остановились
перед дубовой дверью. Настоятельница - Мария Вега, вынув из
широкого кармана своей тёмно-синей рясы увесистый ключ, вставила
его в замочную скважину и, дважды провернув, толкнула дубовую
створку.
- Проходите, леди ла Асолье, мисс
Джейн, прошу, - пригласила она нас внутрь своего кабинета.
Мы гуськом, друг за другом
перешагнули невысокий порог, и после короткого кивка хозяйки,
уселись на твёрдые, холодные стулья. В небольшом камине весело
горел огонь, немного разгонявший сумрак в аскетически обставленном
помещении. Три стула, рабочий стол монахини, плетёный коврик на
полу, парочка навесных полок, вбитых в каменную стену, заполненные
свитками и стоящими в один ряд бережно хранимые от пыли и насекомых
фолианты.
- Я к вам приехала по очень важному
делу, - не стала тянуть кота за хвост моя «бабушка» и сразу же
заговорила о важном, я же уже догадалась, зачем она меня сюда
притащила, - моя, мхм, внучка дурна нравом и хабалиста, - начала
она с главного, я не удержалась и закатила глаза к потолку, что не
осталось незамеченным от острого взора матушки Марии.
- Вижу, дочь моя, правду говоришь, -
вставила она своё меткое "фи". - Но вы продолжайте, я вас
внимательно, очень внимательно, - подчеркнула настоятельница, -
слушаю.
- Благодарю, матушка, - улыбнулась
Луиза, - так вот, пока мой дражайший супруг находится без сознания,
да ниспошлёт ему Всевышний полное исцеление, вот я и решила
заняться перевоспитанием нашей внучки, чтобы Патрик, как только
очнётся, возрадовался наступившим переменам в характере Джейн.
Дорогая, - обратилась она ко мне, при этом умудряясь смотреть вроде
и на меня, но всё же куда-то мимо, - ты здесь, чтобы добрейшие
монахини взрастили в тебе благородные качества, кои должны
приличествовать юной леди. И чтобы твой дедушка смог оценить мой
вклад в твоё развитие, как только он придёт в сознание.
- Похвально, весьма, - покивала
монахиня, сверля мою дражайшую мачеху спокойным взором серо-зелёных
глаз, в глубине коих я всё же заметила алчные всполохи. Деньги,
много денег получит монастырь, в том числе и сама настоятельница,
если меня запрут в этих застенках.
Вот честно, сейчас я чувствовала
себя героиней из одноимённого романа, когда-то написанного
гениальной Шарлоттой Бронте. Но в моём случае всё было
по-настоящему, и я уже устала щипать себя за запястье, оставляя на
нежной коже синяки, чтобы в конце концов в сотый раз убедиться, что
вокруг меня суровая действительность, а не сон.
