– Ульяна! – мама буквально вырвала меня из сладкого сна, в котором я могла пребывать ещё как минимум час. – Скорее вставай!
Я непонимающе огляделась, мучительно возвращаясь в реальность.
– Что случилось, мам? Ты чего кричишь?
– Чего я кричу?! Пока ты тут бока отлёживаешь, твой брат в обезьяннике мучается! – мама всхлипнула, и только когда взгляд мой упёрся в неё, я увидела, в каком она состоянии. Судя по опухшему лицу, плакала мама уже долго, но почему-то только сейчас бросилась меня будить.
– Как? Почему в обезьяннике? Его что, арестовали? – спросила, усаживаясь на постели и стаскивая одеяло.
– А ты как думаешь?! Что за глупые вопросы?! Не на экскурсию же он туда пошёл! Одевайся! Нужно ехать в банк и снимать деньги, чтобы внести за Женечку залог. Надеюсь, у тебя есть хоть какие-то сбережения.
Она требовательно уставилась на меня, и в тот миг что-то надломилось внутри. Ну конечно, сбережения у меня были, вот только меньше всего мне хотелось тратить кровно заработанные на своего непутёвого братца.
Взгляд матери не оставлял пути к отступлению, а потому, в очередной раз затолкав куда подальше гордость, я мысленно попрощалась с мечтой и стала одеваться. Ведь семья – это святое.
***
Следовало привыкнуть и не задаваться вопросами, но почему-то получалось с трудом. Мой проблемный братец на регулярной основе влипал в неприятности. Думаю, несложно было догадаться, кто потом вытаскивал его из дерьма.
Мама всегда любила Женю особой любовью, которой никогда не удостоится дочь. Какие-то дремучие устои, впитанные в её сознание поколениями, поселили в ней убеждение в том, что мужчина в семье – царь и бог, а женщина, кем бы она ни была, обязана ему служить.
Сама она старалась этому убеждению не противоречить, поддерживая чистоту в комнате Жени и кашеваря на кухне, чтобы накормить сына обедом из трёх блюд. Вот только продукты для этого самого обеда, как и счета за свет, а также обновки для любимого брата покупала я, потому что единственная в нашем доме работала.
Женя тоже иногда работал, точнее, он влипал в разные авантюры с целью заработать денег и слава богу, если просто терял то, что вложил. А бывало, оставался должен, и если не мог отработать свой долг, кредиторы шли к нам. В один из дней, когда в наш дом заявились два бугая в чёрном и, оценив меня, стали говорить что-то о выплате долга натурой, мне с трудом удалось убедить их взять деньгам. Около года я ежемесячно отдавала им бо́льшую часть дохода, умоляя судьбу, чтобы не нарисовались новые братки и не потребовали ещё.
Теперь, судя по всему, Женя влип в куда более серьёзные неприятности, и мама требовала у меня денег, чтобы внести за него залог.
– Сколько?! – ахнула я, да так и зависла с застрявшей посреди густой копны кудрей расчёской.
– Что, сколько? Ты глухая, что ли! – возмутилась мама. – Сто пятьдесят тысяч. И не говори, что у тебя нет таких денег. Ты ведь собирала на свою эту поездку, – последнее слово было сказано с особым пренебрежением. – Теперь хоть на благое дело пойдут.
Мне с трудом удалось сдержать слёзы.
Ну конечно, моя поездка – ничто по сравнению с выбросом кровно заработанных на ветер.
– Пошевеливайся, Ульяна! Нужно успеть приехать к открытию, пока не набежал народ, – ворчала мать, суетливо складывая вещи в сумку. – И гриву свою собери – торчит во все стороны как гнездо.
До здания суда мы добрались за четверть часа, объезжая переулками утренние пробки. Всё то время пока мы ехали, я пыталась выяснить, в какую авантюру на этот раз влип Женя, но мама лишь повторяла как заведённая, одну и ту же фразу, не желая вдаваться в подробности, и, судя по всему, сама свято верила в то, что говорила.
– Он ни в чём не виноват! Его обманули! Женечка ведь такой доверчивый!
