Я встретила первого дракона, когда пыталась вырваться из Сити. Первый раз после боя с ним я почувствовала безнадёжность. Бетонная плита на груди, неподъёмно тяжёлые руки, апатия и ощущение, что ничего нельзя изменить.
Мне казалось, моя жизнь – мой выбор. Я покинула «Терра Инкогнита», оставила дочь – это было моё решение, я добралась до Сити, чтобы найти концы и понять, где искать Виктора, я стала бойцом, чтобы выжить в Сити и добыть информацию. И вот уже три года я здесь.
За три года в Сити я привыкла к боям. Я дралась с церберами, мародёрами, стейками, монахами, гепардами, китайцами. И в каждом бою была либо победа, либо поражение. Ссадины, раны, порезы, переломы. Но я всегда знала, что будет новый бой. А поражение – это вызов.
С драконом было не просто поражение – это равноценно смерти. Силы сливались тяжёлой смолой через ноги, тело обмякало, я не могла встать. Даже эйфорин не бодрил. Инъектор царапал запястье, но прилива энергии и восторга, как обычно, я не чувствовала. Как будто страх купировал действие эйфорина. И тогда наступила безнадёжность.
Это поражение развеяло мои иллюзии: собственного выбора, свободы. Они были почти гордостью – вот какая я сильная, смелая, целеустремлённая, готовая на всё ради Вика. Оказалось, недостаточно сильная… Недостаточно смелая… Я была не готова снова встретить своего дракона.
Нет рабства безнадёжнее, чем рабство тех рабов, себя кто полагает свободным от оков.
Гёте
Эир сидела на заброшенном полуразвалившемся железобетонном мосту над иссохшим руслом какой-то давно забытой речушки. По берегам графично возвышались скелеты деревьев. Великая Жара не пощадила это место. Но это было единственное подобие природы в Сити.
Ячейка Эир находилась далеко на минус семнадцатом этаже Дезерт Тауэр. Чтобы добраться от моста, нужно было сначала пешком подняться на сорок пятый этаж Дес Тауэр, перейти по нагромождению в виде моста над бездной в Дезерт Тауэр и только потом спуститься к себе на минус семнадцатый. Ей очень повезло найти ячейку так глубоко под землей. Там всегда было прохладно, температура воздуха не поднималась выше +30 даже в день солнцестояния, когда на поверхности было до +70⁰ С.
Великая Жара. Всё вокруг плавилось, кроме скорпионов, которые становились только активнее и злее, и сумасшедших бродяг, оставшихся на поверхности. Их прозвали стейками, ведь наверху было одно гигантское барбекю. Стейки промышляли охотой на скорпионов, насадив дюжину на копье, они отрезали им хвосты и головы и жарили в кипящем масле. На бартерных рынках мясо скорпиона шло за копейки – этого добра было много. На бои же его не принимали вовсе, как и черепашье. Там можно было выиграть страусиное вяленое мясо – вот это был настоящий деликатес.
Страусиные фермы строились на крови: фермеры нанимали церберов и убивали всех, кто пытался разводить птиц для себя, устраивали резню между собой, лишь бы задрать цену на мясо. Если ты не мог позволить себе церберов, то едва ли мог разводить даже попугаев, чтоб не попасть под раздачу. Церберами называли наёмников. Обычно это были парни из развалившихся банд или расформированные военные, которые, как цепные псы, бросались на всё и жёстко охраняли ферму. А иногда завоевывали соседние фермы и совершали набеги на караваны.
Самые прибыльные фермы устраивали в крошечных оазисах, не больше десяти – двенадцати акров, сохранившихся в горных ущельях, где не пересохли прохладные родники и была тень от скал. Вход в ущелья перегораживали стенами по пятнадцать метров в высоту, которые защищали от мародеров, обозленных соседей и палящего солнца. По большей части выращивали бананы, кукурузу и сахарный тростник.
