— А подождать это не могло? — ною я,
быстро переставляя каблуки в попытке успеть за Полиной. — За
седьмым столом опять кретин на «Порше» возмущается, что ему стейк
переперчили, а ещё мне нужно рубашку застирать…
Поля резко останавливается, так что
я едва не врезаюсь ей в спину и, пробежавшись взглядом по
коричневому пятну, формой напоминающему кляксу на черепе Президента
СССР, по-хозяйски берётся за мой бейджик.
— Времени переодеваться нет, —
поясняет она, отстёгивая его. — Глеб Андреич сказал свистать всех
наверх как можно быстрее. Слухи, что нас продали, оказались не
слухами. Сейчас будем по команде подавать лапу новому
владельцу.
Справа под рёбрами неприятно
сжимается. Наш «Роден» продали? Ну вот чего я несчастливая такая?
Работал ресторан успешно целых восемь лет, но стоило мне устроиться
на должность управляющей, как его сразу продают.
— Я не хочу по команде подавать
лапу, — говорю я, следя, как Полина перемещает бейджик аккурат на
кофейную кляксу.
— А придётся первое время. Новое
руководство всегда поначалу пытается в дела лезть. Ну всё, теперь
порядок. Идём.
И мы, как две голодные гончие, вновь
прибавляем скорость. Но даже стук каблуков — моих скромных
четырёхсантиметровых и Полининых стриптизёрских — не способен
заглушить гул невесёлых мыслей. Я не хочу терять эту работу. В
«Родене» мне всё нравится: месторасположение, коллектив, обстановка
и, конечно, моя руководящая должность… С некоторыми клиентами я
успела подружиться, и зарплата меня устраивает. И с Ворониным,
генеральным, мы сразу нашли общий язык.
Тяжесть в правом боку усиливается, и
мне приходится его потереть. Вот ведь разнервничалась. Ну или новый
десерт, разработанный шеф-кондитером, действительно слишком
жирный.
За длинным прямоугольным столом уже
собрался основной персонал: бухгалтер, шеф-повар и шеф-кондитер,
бар-менеджер и администратор сегодняшней смены Виктор. Сам Воронин,
как и обычно, сидит во главе своих подданных с одновременно
грустным и торжественным видом. С таким же лицом папа выдавал мою
старшую сестру замуж. Эх, нас точно продают.
— Присаживайтесь, девочки, —
покровительственным тоном распоряжается он, указывая на два
свободных кресла.
Мы с Полиной рассаживаемся,
незаметно переглядываемся с остальными, мол, чего-нибудь важное не
пропустили? Но пропустили или нет, по их каменным лицам так сразу и
не поймёшь.
— Итак, — продолжает Глеб Андреевич.
— Многие уже знают, для чего я вас сегодня собрал, а кто не знает,
тот сейчас узнает.
Воронина я люблю, но вот речи — это
всё-таки не его.
— Своим ресторанам я посвятил много
лет. В девяносто шестом открыл первое кафе, за ним, в две тысячи
первом, появился «Глагол», затем «Людо» и в две тысячи двенадцатом
«Роден». Пережито много взлётов и падений, я не молодею, поэтому
пора на покой. В прошлом месяце Карим Талгатович предложил купить
мои рестораны, и я согласился.
С последней его фразой пальцы
машинально вцепляются в подлокотники кресла в отчаянном желании
вспороть натянутую на них кожу. Я не ослышалась? Воронин сказал:
«Карим Талгатович»?
И прежде чем забурливший кисель в
моей голове начинает переливаться через край, в правом углу, рядом
со стеллажом, улавливается движение. Я ошарашенно озираюсь по
сторонам. В смысле все были в курсе, что в кабинете всё это время
был кто-то ещё?
Фигура в тёмном разворачивается,
переставая быть настолько тёмной. Белое пятно рубашки на мгновение
ослепляет меня, не сразу давая разглядеть лицо. Что, впрочем, и не
нужно, потому что до боли знакомый голос уже ввинчивается в
барабанные перепонки, заставляя сердце бухтеть как китайский
напольный вентилятор.
— Всем добрый день. Меня зовут
Исхаков Карим Талгатович. Я новый владелец «Родена».
