– Бросай!
Китаец протянул мне три монетки. Старинные, как минимум Минской эпохи, с квадратными дырочками в центре.
Я колебался.
Эзотерика никогда меня особенно не интересовала. Может, и зря.
– Ты ждёшь ответ на свой вопрос? – спросил он.
Я кивнул и взял монетки. Потом потряс их в кулаке, стараясь сосредоточится на том, о чём спрашиваю. Всё по-честному: если уж решил делать, то нужно делать правильно, на совесть.
Кинул монетки на деревянную столешницу. Китаец внимательно пригляделся к ним, потом взял кисть и на чистом листе нарисовал сплошную линию.
Он одобрительно кивнул и сказал:
– Дальше.
Я собрал монетки, снова потряс их и кинул на стол.
Ещё одна линия. Прерывистая.
– Дальше. Не теряй концентрации, – сказал он.
Я бросил монетки шесть раз.
На листе бумаги появилась завершённая гексаграмма.
– Единомышленники, – улыбнулся китаец. – Ты любимчик судьбы.
– Что это значит? – осторожно спросил я.
– Продолжай то, что начал. Любые грандиозные цели, которые ты сейчас перед собой ставишь, будут достигнуты. Тебе будут помогать даже враги, не желая этого. Успех превзойдёт все твои самые смелые ожидания, – сказал он. – Ты ведь ожидал, что ответ будет именно таким?
– Нет, – честно ответил я. – Не ожидал.
– И всё же задал нужный вопрос. Тебе будут помогать. Ты будешь окружён друзьями. Тебе будет сопутствовать успех.
– Ясно, – кивнул я, и не смог сдержать улыбку.
Китаец собрал монетки со стола. Сжал их между ладонями и чуть нахмурился, сосредотачиваясь.
Потом сделал первый бросок.
Закончив гексаграмму после шести бросков, китаец грустно улыбнулся и вздохнул.
– О чём вы спрашивали? – решился спросить я.
Он посмотрел на меня устало, потом вздохнул и ответил:
– Спрашивал, пришло ли время.
– И как? Пришло? – спросил я.
– Да, – кивнул он. – Увы, теперь оно пришло… мне выпало «Приумножение». Значит, я должен начать очень большие изменения. И другого выхода теперь нет.
Я промолчал, глядя на свитки с каллиграфией, развешанные на стенах. Тут их было больше, чем в прошлом убежище на «Черкизоне», хотя в целом помещение было выдержано в той же стилистике.
Правда, здесь были настоящие окна. И очень хорошие: уличный шум Садового едва проникал внутрь.
– Вы говорите так, как будто расстроены, – заметил я.
– Многие вещи происходили в прошлые века. Иногда нужно было идти по краю. Уступать сейчас, чтобы возродиться потом. Проиграть, чтобы накопить силы. Но всегда было ясно, что это лишь очередной виток в бесконечной игре жизни… – он вздохнул.
– Выходит, сейчас не так?
– Нет. Сейчас всё иначе…
Он достал из-под стола толстый свиток. Видимо, древний: тонкая бумага пожелтела от времени. Старик разворачивал его очень аккуратно.
– Первые десять тысяч бросков во времена Западной Чжоу привели к странным результатам, которые потом лишь дополнялись и углублялись последующими исследователями, – сказал он. Его речь стала более архаичной, иногда я с трудом его понимал, будто он пытался говорить на Вэньяне. – Человечество и мироздание неизбежно клонилось к закату. Многие школы смирились и учились жить сегодняшним днём. Благом стало продление теперешнего состояния бытия, а древние времена Жёлтого Императора были объявлены Золотым Веком, к восстановлению которого следует стремиться как к высшей гармонии. Из-за этого эпоха великих географических открытий, сделанных Чжэнь Хэ, не привела к тому, к чему могла бы…
Он водил скрюченным пальцем по аккуратным столбикам древних иероглифов, чуть прикрыв глаза, будто вспоминая события тех древних дней, о которых шла речь в тексте.
