Эра Мориарти

«Меня зовут Ватсон. Джон Ватсон, секретный агент на службе Её Величества…»

Я вернулся взглядом к первому предложению и задумался. Может быть, всё-таки лучше назвать главного героя Джеймсом, заранее отметая у будущих читателей всяческие подозрения, что он и автор записок – одно и то же лицо? В конце концов, я ведь не собираюсь писать автобиографическую повесть, изложить реальные события в их первозданном виде не позволяет данное мною слово джентльмена, так почему бы и не дать волю фантазии? Джеймс – красивое имя, благородное, не то что простоватое «Джон»…

Я повертел в металлических пальцах искусственной правой руки новомодную самопишущую ручку – осторожно, чтобы не пролить чернила, заполнявшие стерженёк на две трети, – и усмехнулся. Похоже, я заразился от нашей юной и взбалмошной мисс Хадсон страстью к перемене имён – примеряю на себя имя персонажа ещё ненаписанной мною же истории. Вот уж действительно, старость не спасает от глупости, даже немцам иногда удаётся рассуждать на удивление здраво.

Надобно вам сказать, что ваш покорный слуга вовсе не собирался писать биографические очерки о собственной персоне, находя персону сию достаточно скромной и малоинтересной для предоставления её жизнеописания вниманию широкой общественности, и вполне удовлетворяясь ролью верного Босуэлла при удивительнейшем человеке нашего времени, мистере Шерлоке Холмсе – а с недавнего времени ещё и сэре Шерлоке. Титул был пожалован моему великому другу почти одновременно с последним достижением инженерной мысли, летательной яхтой, в уютной гостевой каюте которой ваш покорный слуга и пишет эти строки на странице своёго дневника – вместо того чтобы живописать приключения великолепного и неустрашимого Джеймса Ватсона, секретного агента на службе Её Величества.

Мой проницательный друг был абсолютно прав, высказывая предположение, что последняя война нанесла мне куда большую внутреннюю травму, чем я был готов признать – даже перед самим собой. Я запретил себе говорить и даже думать о тех жутких годах, похоронил на самом дне памяти – но тем самым лишь сохранил в себе ужасы, превращавшие ночные часы в непрекращающийся кошмар. Алкоголь и всё возрастающие дозы лауданума были мерой временной и ненадёжной – как врач, я не мог этого не понимать, но другой мето́ды борьбы с внутренними демонами я тогда не знал и надеялся только, что демоны эти, терзая меня, причиняют окружающим не слишком много хлопот.

Но однажды – да будет благословенен тот день! – мне попалась на глаза статья моего коллеги с каким-то совершенно непроизносимым то ли славянским, то ли немецким именем. В статье рассказывалось об успешном возвращении душевного спокойствии пациентам, которые страдали от невидимой глазу травмы и перенесённого ужаса – а таких страдальцев оказалось немало после Великого Нашествия и Смутных лет, вылившихся в пожар всеобщей войны. Первой войны на памяти человечества, поистине охватившей весь мир. Многие стали свидетелями гибели друзей и близких, потеряли здоровьё не на поле битвы, а в мирных, казалось бы, городах. Мир сошёл с ума, в этом безумии люди теряли себя, и долгое время потом не могли исцелиться.

Мой европейский коллега применял довольно рискованный способ излечения – он заставлял несчастных снова и снова рассказывать о пережитом ими кошмаре, требуя вспоминать каждую подробность, каждую самую мелкую деталь перенесённого ужаса, и обязательно её проговаривать вслух. Эта, казалось бы, варварская и лишённая малейшего сострадания к несчастным метода дала удивительные результаты – все пациенты отмечали существенное улучшение, а некоторые сумели навсегда избавиться от мучивших их кошмаров!