Крыша, подернутая инеем, немного скользила, но рельефные накладки на подошву сапог обеспечивали отличное сцепление с пористой глиняной черепицей, похожей на рыбью чешую. Платок защищал нижнюю половину лица от пронизывающего северного ветра, ледяная сырость которого резала кожу.
– Пора, – сказал я себе, подходя к самому краю. У каждого свои странности в этом мире. Я, к примеру, люблю разговаривать вслух, даже если являюсь единственным слушателем. Возможно потому, что провожу в одиночестве большую часть своей жизни, а в обществе предпочитаю отмалчиваться.
За желобом для дождевой воды, забитым листьями, ветками, изорванными птичьими гнездами и рассыпанными кем-то ржавыми гвоздями, открывался во всей красе вид на замковый дворик. Порыв ветра ударился о стену, точно волна о берег, и меня обдало искрящейся в тусклом лунном свете ледяной пылью. Я находился на куполе средней башни, слева находилась ее старшая сестрица, а справа – младшая. Они соединялись между собой пологими крышами, под которыми скрывались продрогшие на четырех ветрах крылья замка. О том, что там царит собачий холод, можно было судить по пустующим каминным трубам. Только центральная часть отапливалась, и клубы горячего пара устремлялись к далеким звездам. Хребты крыш и каждый изгиб черепицы были подчеркнуты инистой линией, словно кто-то решил выделить их мелом.
Мой трепет перед застывшей в осенней ночи картиной легко понять. Замки нынче стали редкостью. Содержать их баснословно дорого, стоят они часто за пределами современных городов, и сёла, прежде окружавшие крепости своих господ, теперь нищали и пустели. Селяне предпочитали искать заработок там, где кипит жизнь, а значит – водятся деньги. Замки – это пережиток прошлого. Они плохо переносят вторжение ставшей модной в последнее время электрификации, даже газовое освещение провести по всем коридорам и комнатам требует массу затрат. Поэтому в большинстве уцелевших замков до сих пор свет дают свечи и факелы. Богачи стремятся избавиться от фамильных имений, продают их музеям и сумасшедшим ценителям старины, переезжают в города и забывают навсегда, что значит мерзнуть в сквозняках.
Я проверил на прочность веревку, закрепленную за одну из каминных труб. Прежде никогда не возникало проблем с расходниками, купленными у Гарриса, но это почти традиция: проверить всё дополнительно в последний момент. О да, у меня множество традиций, как и у каждого представителя моего ремесла. Поначалу казалось, что это бред, пустое суеверие, но с годами начинаешь понимать саму суть. Если однажды повезло, захочешь повторить везение, и тогда, тогда вспомнишь каждую мелочь и повторишь шаг за шагом, чтобы умилостивить Того, Кто Раздает Удачу. Я знаю парня, который носит на каждое дело одно и то же нижнее белье, украденное в свою очередь во время первой охоты. Не скажу, что побрезговал бы надеть чужой нательник, если бы знал, что мне за это выдадут лишнюю порцию везения, но жать тому знакомцу руку при встрече не стану. Да и не принято у нас руки жать: бесценный инструмент, как-никак.
Я ухватился перчаткой за веревку, развернулся спиной к краю и оттолкнулся ногами.
Вжжжжик.
Веревка скользила в перчатке с грубой толстой кожей со стороны ладони, страховочный карабин бился о бедро, ступни притормаживали о стену. Я был в этом замке впервые, но знал его планировку, словно прожил тут всю жизнь. За плату в пять серебряных денарумов[1], что просто невыносимо дорого для расценок черного рынка, мне дали посмотреть на чертежи в течение четверти часа. Хватило бы и меньшего, если бы замок не подвергался реконструкции около полувека назад. Старые чертежи и новые не имели дат, а потому заранее знать, с каким из вариантов предстоит столкнуться, я не мог. Пришлось на всякий случай отчеканить в памяти оба. А это четыре листа, испещренные линиями и размерами, которые сбивают с толку и не дают сосредоточиться на расположении комнат. Но не зря я считаюсь одним из лучших – всегда обращаю внимание на мелочи и запоминаю детали.
