Что может быть приятнее чашки ароматного какао звонким солнечным утром под пение птиц на ветвях акаций во дворе? Клара в бодром настроении привычно готовила себе завтрак из козьего сыра, вареных яиц и ячменного хлеба. Выскребая в сотейник остатки какао, подумала, что сегодня хорошо бы выбраться на рынок.
Старенький, блестящий боками чайник вскипел. Клара не спеша налила кипяток в сотейник, размешала и поставила вариться шоколадный напиток. Так всегда делала мама. С детства Клара обожала аромат какао. Он служил символом заботы и удовольствия. Раньше. Теперь к этим двум ингредиентам добавилась горькая нотка печали, потому что вот уже несколько лет Клара готовила какао сама.
Ее дни оставались упорядоченными и спланированными, чтобы не было времени тосковать и чувствовать свое одиночество. Нет, Клара не была дикой и нелюдимой, просто такой близости и взаимопонимания, как с родителями, она теперь не чувствовала ни с кем из окружающих ее людей.
Изящная и хрупкая мама с аристократичной и утонченной красотой, которую не смог победить даже возраст. Ее васильковые глаза сохраняли особую глубину, свойственную тем, кто привык вслушиваться в слова, и в тишину между ними. Клара не припоминала ни одного дня, когда бы мама не брала в руки книгу. Книга казалась продолжением ее тонкой руки, а рука – продолжением мысли. Мама оставалась в памяти Клары образцом грации и воспитанности: плавные движения, прямая осанка, взгляд – открытый, но не навязчивый. Она никогда не переходила на повышенный тон, даже в спорах ее голос оставался спокойным. Как же Клара любила мамин голос! Долгие разговоры по вечерам на этой самой кухне. В маминой речи одинаково увлекательно звучали отголоски классических романов и стройность научных понятий, однако она никогда не кичилась своими знаниями и не поучала. Она старалась донести до дочери важную истину: «Все можно узнать, всему научиться, нужно только загореться идеей!»
Папа… Улыбчивый и общительный, в его облике соединились уверенность мастера и вдумчивость мыслителя. В уголках его глаз, умных и живых, залегли тонкие веерки морщин, оставленные годами улыбок. Папины руки – широкие, с сильными пальцами испещрены тонкими шрамами: они без слов говорят о тысячах сделанных вещей и трогательно отполированных предметов мебели. Клара обожала папину мастерскую, где повсюду в туманных облачках мелкой стружки пряталась магия, и витал сладкий запах дерева. А еще с раннего детства у маленькой Клары и ее отца родилась традиция листать атласные страницы толстых энциклопедий по архитектуре и истории. Папины знания в этих областях многослойны, как фрески на древних стенах цветных картинок бережно хранимых книг. Он мог часами рассказывать дочери о готических шпилях, о судьбах древних мастеров, о странных и жестоких традициях людей прошлого, вплетая в рассказы свои мечты, когда-нибудь увидеть Собор Святого Петра в солнечном мареве, ощутить прохладу римских акведуков, прикоснуться к камням, через которые прошли тысячелетия.
Их тихая, но насыщенная красками любви и близости жизнь создала вокруг Клары радужный купол идеального мира, который лопнул в миг, когда родителей не стало. Их уход стал для Клары внезапным потрясением. Никогда она не сталкивалась с глухой и навязчивой болью утраты, пока одним пасмурным вечером на пороге ее дома не появился торговец Ахмед. Он нервно мял мокрую шапку в руках и почему-то избегал смотреть Кларе в глаза, а когда все-таки поднял лицо, по его выражению Клара поняла – случилось что-то ужасное. Слова Ахмеда, путаные и сбивчивые, его сочувственные реплики и бесполезные попытки утешить, догадки о том, что смерть наступила мгновенно, – все это доходило до Клары словно сквозь плотную завесу, приглушенно, как будто издалека. Ощущения, мысли и чувства были обращены вовнутрь, где в эти самые минуты необратимо раскалывалась ее жизнь на до и после.
