Гвардии майор

О чем говорят люди, когда говорить, в общем-то, не о чем? Конечно о политике. Батя как бы про себя рассуждал о судьбе некогда единой страны, об Украине и о России. Иногда его внимания удостаивались и другие страны бывшего СССР, и если о России он говорил как о Родине, то Украина не удостаивалась ни одного хорошего слова, хотя жили мы на территории оной – в Крыму. Батя до сих пор не понимал, как, собственно, Крым оказался на Украине… Нет, умом-то он понимал, не понимал душой…

Ворчание его закончилось многозначительной фразой:

– Попомните мои слова! Как только над Крымом нависнет угроза НАТО, он тут же снова станет российским! – Батя аж выдохнул и добавил: – А русским он был всегда…

Ермоленко, лежа на диване, безучастно смотрел в потолок – слов не требовалось, все и так было ясно. Мне, как самому младшему, приходилось изредка кивать головой, обозначая, что все сказанное принято к сведению.

Именно сейчас ни мне, ни майору не хотелось говорить о политике. Мы еще не пришли в себя после двух свадеб подряд.

…Невеста Ермоленко – Антуанетта – затребовала свадьбу по высшему разряду. Честно говоря, смысла в такой гулянке я не видел и подозревал, что дело было скорее в природной вредности, но влюбленный жених так торопился окрутить ее, что был готов на все что угодно, лишь бы нареченная не спохватилась и ничего не отменила.

Наше бракосочетание с Катериной после этого феерического шоу походило на свадьбу бедных родственников, но мы все равно были довольны, хотя все прошло не совсем так, как мы хотели.

Когда отгремела музыка ермоленковской свадьбы, мы решили обойтись малой кровью: купаться в шампанском не собирались, лепестки лотоса и изысканные ароматы востока нас не интересовали. Поэтому на следующий день после первой свадьбы заявились к Бате и потребовали просто нас зарегистрировать.

Невыспавшийся и злой как черт полковник весьма ласково обложил нас, но тем не менее сделал официальную запись в регистрационной книге и шлепнул печать на красивую бумажку, свидетельствующую, что с этого счастливого часа мы муж и жена. Спрятав свидетельство и поблагодарив его, мы попытались улизнуть.

– Куда это вы намылились? – поинтересовался вдруг Батя, пряча книгу.

Мы переглянулись, поняли, что смыться тишком не удастся, и, вернувшись к столу, объяснили, что собрались съездить в Ялту в честь такого события.

– Отмазаться хотите… – подытожил полковник, – не выйдет! С вас причитается!

– Да мы, собственно говоря, не против, – попытался открутиться я, – просто три дня подряд… Мы думали, всем надоело, вот из Ялты приедем… – Я покосился на Катьку, но она и не думала мне помогать, а с обреченным видом смотрела на дверь.

Дверь распахнулась, и в комнату ввалился майор.

Увидев нас, Ермоленко слегка запнулся и буркнул:

– О! И вы тут. А я как раз по вашу душу. Давайте решать, когда с вами плясать будем.

Батя ехидно ухмыльнулся, и майор понял, что опоздал. Он озадаченно хмыкнул, но по его лицу не было похоже, что сильно рассердился. За спиной Ермоленко дверь открылась второй раз, и в нее неслышно просочился дядя Юра. По его кислой физиономии было видно, что он уже все знает и, в отличие от майора, расстроен нашей прытью и скрытностью. Потом лицо его разгладилось, и он переглянулся с учителем.