Вторая повесть цикла «60-тикилограммовая книга»
Форкиады
Молодой парень старался как можно тише поставить на место пустое мусорное ведро. Задача непростая – быть незамеченным при уборке в квартире опытного оперативника, не разбудив при этом его, спящего в соседней комнате. Тот не должен догадываться, о хозяйничающих на кухне. Не должен заметить лишней души, ведь живет один, даже кота нет… В планах у паренька было обновить содержимое холодильника, вычистить мусор с кухни, протереть местами в квартире пыль. Подобные утренние уборки вовсе не акции новых «тимуровцев», то производилось в интересах науки. Естественно, медицинской науки, поскольку спящий хозяин жилища находился под наблюдением врачей. Он не буйный, просто ретроградная амнезия с хронологией в три десятка лет.
В зале сидел на стареньком уютном кресле профессор кафедры Московского медицинского университета Федор Александрович и, вяло посматривая на часы, думал о чем-то своем. Его студент Ваня, суетящийся на кухне, обычно справлялся неплохо. Уже неделю как профессор считал своим долгом иногда приходить на раннюю утреннюю подготовку самому. Причин несколько: студенты в последнее время исполняли подобные поручения кафедры спустя рукава, но более весомым служило желание профессора оценивать состояние пациента по вечерним следам в комнате спящего Навина. Не просто пациента, но давнего друга.
Неделю назад состояние пациента с тридцатилетним стажем стало меняться. И вину за это профессор отчего-то возлагал на себя. Хоть сторонний врач бы и сказал, что состояние Навина, наоборот, улучшается. Федор Александрович считал иначе – ведь после наблюдений душевной болезни на протяжении тридцати лет любое резкое изменение состояния, способно негативно сказаться на физическом здоровье пациента. Более того, профессор пытался понять, что послужило причиной начала такового выздоровления. В данном случае – возвращения памяти.
Ваня аккуратно закрыл дверцу под раковиной, правой рукой ловко держа пакет с собранным мусором. Полиэтиленовый пакет вовсе не экземпляр раритета, таким вещам не место в доме Навина. Отрабатывающий повинность кафедры студент не смог отказаться от удобств двадцать первого века в таких мелочах. А к «мелочам» присматриваться стоит! Ваня нашел на холодильнике записку, судя по всему, прикрепленную предшествующим дежурным-студентом. «Очнись, ты в игре!» Для написавших юных хулиганов это – шутка, но для проснувшегося пациента с полной потерей памяти – такая надпись фатальна. Хорошо, что Иван Князев заметил шалость вперед пациента Иисуса Навина. А иначе зачем это все? Уборка для пациентов на дому – какая глупость! Тут дело обстоит запутанней: ровно в полночь память Навина обнуляется, и после сна страдающий амнезией пациент пробуждается в осознании себя двадцатитрехлетним сержантом милиции в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Любые расхождения с оставшейся в его памяти картиной мира внутри квартиры больно отдаются в его психике.
Осталось вытереть пыль с подоконника. Осторожно, не двигая закрытые шторы, парень протиснулся к окну. На улице только начало подниматься красное солнце ноябрьского рассвета, излишне подчеркивающее едкий цвет деревьев за калиткой. Сонный взгляд парня зацепил отражение в окне, где галлюцинацией, искажаясь в стекле, по двору к калитке прошел силуэт человека. Это длилось долю секунды, с какой-то непонятой неестественностью, но, тем не менее, правдоподобно. Синяя куртка с капюшоном, небрежно накинутая на старый свитер. Мужчина проскользнул относительно Ивана боком, оттого парень толком не разглядел его лица. Черные волосы, выдающиеся усы над верхней губой. Видение не убегало, оно шло своим чередом, не скрываясь. Калитка так и не отворялась. Иван несколько растерялся, пытаясь понять, куда делся тот усатый мужчина. Возможно, и вовсе не было никого во дворе; привиделось невыспавшемуся студенту в лучах утреннего света, бьющих по глазам.
