И назвал он храм свой замком.
И выбрал для него самый темный, самый непроходимый лес.
И огородил часть его высокой стеной, дабы не могли приблизиться к замку лишние, не могли отвлечь своими разговорами, сковать своими объятиями.
И построил высокую башню, ибо не хотел, чтобы звуки земные, запахи кухонные мешали его труду, посвященному небу.
И назвал он замок свой башней.
И была подобна та башня… и была подобна та башня всплеску, или водяной короне, или греческой колонне, но запутался он, какую выбрать, какая более всего отражает его индивидуальность – дорическая, коринфская или ионическая?
И пока думал, понял он, что форма башни была чужой, не его личной формой.
А стены у той башни были из прекрасного голубого стекла, наиболее отражающего его холодную решимость посвятить себя небесному. Но ненадежно стекло.
И закрыл он стеклянную башню бетоном. И придал ему форму неопределимую. Ибо всякая форма определимая казалась ему недостаточной.
И была у него в башне Центральная комната – Рабочий кабинет. И был тот кабинет просторным, с высокими потолками и Столом, на который падал свет солнца, а точнее, луны – из круглого жерла башни. Ибо работать приходил он по ночам, либо в особых потаенных состояниях, которые называл вдохновенными, дабы работа его была посвящена не земле, но небу и являлась познанием собственных его переживаний относительно внешних раздражителей, коими часто являлись женщины, ну, и не только женщины, конечно.
Ибо при глубоком познании собственных переживаний мог он познать и задумку неба в отношении всего рода людского.
И чтобы сконцентрироваться на собственных внутренних переживаниях, переместил он в башню все, что вызывало в нем воспоминания о внешних раздражителях, создав особые комнаты – пещеры.
И поскольку приходилось ему работать по ночам, дабы не мешали ему лишние, то и вспомнить расположение комнат наутро мог он не всегда.
И чем дальше, тем сложнее было ему пройти к Центральной комнате, к своему Рабочему кабинету, к своему Столу. И только в особых потаенных состояниях, которые называл он вдохновенными, получалось у него охватить взглядом строение целиком с башней голубого стекла, с комнатами и предметами, которые считал он связанными с внешними раздражителями.
И назвал он башню свою дворцом.
Зовут меня Гаркунов Михаил. Работаю я рамщиком на втором Лесозаводе по Ленинградскому проспекту в Архангельске. Сейчас на рамщика берут даже без опыта по окончании девяти классов. Рамщик должен помогать перемещать бревна и брусья, удалять пилпродукцию с рабочего места, следить за рамой, точить и смазывать ножи, вот и все. В профессии ценятся внимательность, аккуратность, скромность и расторопность. В то же время в должностных инструкциях сказано, что специалисту необходимо знать устройство лесопильной рамы, кинематические схемы устройства для движения пил, правила эксплуатации рам, технологические свойства древесины различных пород и так далее, и так далее. Не все понимают, что нужны хорошему рамщику и любознательность, и смекалка, и знание механики.
На втором Лесозаводе тружусь пятнадцать лет. Мастеров и начальников цеха при мне человек по пять сменилась. Одно время предлагали стать оператором нового бревнопильного станка с увеличением зарплаты, но я отказался – мне и при своей раме нескучно.
В коллективе, кто из новичков, называют меня по имени-отчеству – Михаил Тихонович. Те же, кто работает давно, используют прозвище. Закрепилось оно из-за моего внимания к соблюдению нормативов. Могу отличить небольшие отклонения в обработке бруса на глаз – тогда обязательно подойду и поправлю: «У тебя угол не прямой». Так и прозвали – Прямой угол. Действительно, брусок мой всегда выходит девяностоградусным, размеры не гуляют. В день получается не менее десяти кубов: учитывая отсутствие брака, это лучший показатель.
