В небольшой индивидуальной палате на одного человека царил
разгром, скрытый полумраком слабо освещенной комнаты. В центре
стояла пустая больничная койка. Простыня была сброшена на пол и
присыпана сверху мусором из вентиляции. У белоснежного медицинского
прибора, все еще перемигивающегося лампочками, стоял человек лет
тридцати пяти в белом халате. Чисто выбритое лицо с аккуратными
усами выражало состояние шока, а зеленые глаза с расширенными
зрачками за стеклами узких очков в хорошей оправе уставились в
отверстие вентиляционной шахты, проходящей под низким потолком.
Наконец, он чуть ожил и устало опустился на легкий стул, стоявший у
кровати.
– Песец, – сказал он сам себе, – И не только проекту.
Он задумчиво посмотрел на пустую койку, словно надеясь увидеть
там что-то другое, потом на вентиляционную шахту.
– Меня убьют, – грустно констатировал он. И, к сожалению, это
была отнюдь не фигура речи.
Впрочем, тридцатипятилетний доктор наук и профессор Карен
Ахмедович Мамедов был не из тех людей, кто безвольно опускает руки,
когда судьбе придет в голову подшутить над ним. Лицо его
напряглось, и он со злостью выдал тираду, которая показала его
мастерское владение русским языком, той его частью, которую вряд ли
смог бы выучить иностранец, читающий классическую художественную
литературу. Подумав немного о ситуации в целом, что явно не
улучшило его настроения, он добавил на английском свое мнение о
своеобразных отношениях проекта, результата проекта, заказчиков и,
увы, самого себя. На очень простом и кратком английском. Скорее
даже, американском. Но запас эмоций на этом не иссяк. Других
подходящих языков Карен не знал, не на французском же это делать,
поэтому последнюю тираду пришлось перевести вновь на Великий и
Могучий. На мгновение он подумал, что все-таки надо было как
следует выучить немецкий.
– Scheiße! – закончил он, и только тогда его немного
отпустило.
Спустив эмоции, он поднялся со стула, вынул из кармана телефон и
сказал:
– Вахта.
Телефон задумался, а потом из него раздался чуть скрипучий
официальный голос:
– Вахта биологического факультета университета. Кошкин у
телефона.
– Вахта? Петр Сергеевич? Это Карен Ахмедович, – откликнулся
Карен, – Петр Сергеевич, помогите, пожалуйста! У нас тут небольшое
ЧП. Если наружу будет рваться полуголая девица, придержите ее,
хорошо? Нет, в полицию звонить не надо, я постараюсь найти и
прислать санитаров. Она из психиатрии. Не отпускайте, пожалуйста,
если появится. А то стыд-то какой факультету… Да-да, спасибо. Скоро
будут.
Дав отбой, он кратко бросил: “Варшавский” и после отклика
сказал:
– Григорий Иосифович! Извините, что беспокою, но у нас ЧП.
Нельзя ли вас оторвать ненадолго для разговора
tête-à-tête? Спасибо большое, Григорий Иосифович! Уже
бегу.
И уже вызывая санитаров, он вышел из палаты, аккуратно заперев
на ключ дверь.
⁂
За пять минут до этого.
Раздался шорох. Нет, не шорох, скрип. Скрип двери. В стене
открылся проем, и свет хлынул в комнату. Пик замер. Свет – это
страшно, при свете значительно труднее прятаться. Свет закрыла
большая тень.
“КОШКА!” – взорвалось в сознании, и, откинув тряпку, под которой
он лежал, Пик прыгнул и юркнул в подвешенный под низким потолком
канал промышленной вентиляции.
Внутри было тесно, но для сознания серой домовой мыши теснота
значила безопасность. Перебирая лапками под грохот жести, Пик
бросился прочь от страшного места, повернул направо, налево,
провалился по вертикальной шахте на пару метров вниз, рванул
дальше, свернул опять и под треск ломающейся пластиковой
вентиляционной решетки рухнул вниз…
⁂
За десять минут до этого.
Умный телефон истошно запищал в кармане и, трясясь от
нетерпения, стал проситься наружу. Карен легко шлепнул пальцем по
назойливой машинке указательным пальцем с коротко остриженным
ногтем, и беспроводная связь выдала ему сообщение на стекло очков,
спроецировав его поверх реального вида на коридор учебного корпуса
факультета. Так, подопытный субъект из 15-ой палаты загружен и
пришел в себя. Надо проверить.
