Velut arbor aevo1
(Horace, Odes, i. xii, st.45)
A fiery soul, which working out its way,
Fretted the pigmy body to decay:
And o’er inform’d the tenement of clay2
(John Dryden, Absalom and Achitophel, I, 156—158)
Лорд Байрон был одним из первых, кто озвучил проблему стиля, сводимого исключительно к языку, указав на серьезную уязвимость для критики тех творений Китса, в которых он обращается к античности и её героям. Строфа 60 одиннадцатой песни «Дон Жуана» всецело посвящена бедняге (poor fellow) Китсу, чей рассудок показался Байрону странным (Tis strange the mind), а выпавший жребий – несчастливым/неуместным (His was an untoward fate). Странность и неуместность «сраженного наповал одной критической заметкой» (who was kill’d off by one critique) Китса кроются, согласно неапологетичному снобу (по современной характеристике, выданной Байрону Independent), в том, что он (Китс) «…не зная Греческого <языка>, удумал толковать о греческих богах примерно так, как, мнилося, они и разговаривать должны» (without Greek /Contriv’d to talk about the gods of late,/Much as they might have been suppos’d to speak3).
К чему ворошить весь этот быльем поросший пепел известной контроверзы? Но ведь Байрон заставляет задуматься, – и в первую голову переводчиков Китса, т. к. именно они, надо полагать, и призваны свыше дабы уловить интонацию переводимого текста и, адекватнейшим образом выразив замысел автора, снабдить благодарного читателя надежным ориентиром. Ничего нет удивительного и в том, что, для лучшего понимания стилистических особенностей античных фантазий Китса, переводчик обратился к его первым критикам. Здесь, правда, следует сказать, что приведенное выше суждение Байрона относительно ««одной критической заметки»» надлежит считать весьма и весьма далеким от реальности: Китс был ««сражен наповал»» не критикой, а туберкулезом (который свел в могилу и мать поэта, и его младшего брата Тома). Что же касается критиков, то их, помимо Байрона, было не так много. Заметки во «вражеских» изданиях (исповедовавших идеологию тори, оппонентами которой были Китс и его литературные друзья – Ли Хант, Уильям Хэзлитт и др.) отличались солидным и обстоятельным подходом и потому навряд ли могли серьезно задеть Китса. Оскорбления наносил как раз Байрон – в приватных письмах (с сентября по декабрь 1820) своему респектабельному издателю и близкому другу Джону Мюррею4, которые Китс, разумеется, не читал и читать не мог. Да и «Дон Жуан» увидел свет в 1824 году, три года спустя трагической кончины автора «Эндимиона». Приведем отрывок из письма Китса, в котором он сам говорит о диаметрально противоположных байроновским эстетических установках. Так в сентябре 1819 Китс пишет своему брату Джорджу (предварительно сообщив ему о счастливом избавлении от «навязчивой боли в горле»: «Ты говоришь о Лорде Байроне и обо мне – между нами настолько большая разница. Он описывает то, что видит, а я – то, что в моем воображении. Моя задача наитруднейшая.» (You speak of Lord Byron and me. There is this great difference between us: he describes what he sees – I describe what I imagine. Mine is the hardest task5). Если же вернуться к теме якобы убившей Китса критики, то и здесь находим совершенно недвусмысленную оценку событий самим поэтом. В письме Джорджу от 29 октября 1818 он говорит: «Это – всего-навсего сиюминутно: думаю, что после смерти я буду среди Английских Поэтов. Теперь же, будучи вопросом злободневным, попытка «Quarterly» сокрушить меня лишь сделала меня более известным, а среди книголюбов стало обычным говорить: «Спрашивается, с чего это «Quarterly» решило у самое себя перегрызть глотку».
