Потоки дождя с силой хлестали по стеклу. Вода сбегала вниз по окнам, со стропил капало на бордюры тротуаров. Мощные порывы ветра царапали стены обнаженными ветвями тополей.
Вильям Вистинг сидел за столиком и смотрел на улицу. Ветер подхватил с тротуара липкую осеннюю листву и швырнул вверх.
Под дождем стоял фургон. Переезжала молодая пара: парень и девушка выбежали к фургону с большими коробками в руках, а потом поспешили обратно к воротам во двор.
Вистингу нравился дождь. Он не знал точно, как так выходило, но дождь будто укрывал все вокруг, заставлял плечи расслабиться, а сердце биться медленнее.
Мягкие джазовые мелодии смешивались с шумом дождя. Вистинг развернулся к барной стойке. Огни множества стеариновых свечей отбрасывали трепещущие тени на стены. Сюзанне улыбнулась ему, протянула руку к полке на стене и сделала музыку тише.
Они были не одни в продолговатом помещении. За столом в конце барной стойки сидели три молодых человека. Много студентов недавно созданного филиала Высшей школы полиции[1] стали завсегдатаями этого уютного кафе.
Он снова повернулся к окну. В нем зеркально отражались изогнутые буквы из матового стекла: «Золотой покой. Галерея и кафе-бар».
Сюзанне давно мечтала об этом. Вистинг не знал, как долго она лелеяла эту мысль. Как-то зимним вечером она отложила книгу и сказала, что читала историю о паромщике на реке Гудзон. Всю свою жизнь он ходил между Нью-Йорком и Нью-Джерси, вперед-назад, туда-обратно. День за днем, год за годом. Но однажды он принял важное решение. Развернул лодку и взял курс полным ходом в открытое море, о котором всегда грезил. На следующий день Сюзанне купила помещение для кафе.
Она спрашивала Вистинга раньше, какая у него мечта, но он отмалчивался. Не потому, что не хотел отвечать – просто не знал. Его все устраивало. Он был полицейским и не хотел ничего менять. Работа следователя давала ему почувствовать, что он делает что-то важное и значимое.
Вистинг взял чашку кофе, придвинул к себе воскресную газету и вновь вгляделся в осенние сумерки. Обычно он сидел за столиком в глубине зала, там, где на него не обращали внимания. Но в такую погоду многие предпочли остаться дома, поэтому он мог спокойно сидеть за столиком возле окна, не опасаясь, что кто-то узнает его и заведет беседу. Со временем он привык, что его стали узнавать на улице. Это случалось все чаще после того, как он позволил убедить себя поучаствовать в телевизионном ток-шоу и рассказать об одном из дел, над которым работал.
Один из парней за столиком у барной стойки посмотрел на Вистинга, когда тот заходил, и толкнул соседей. Вистинг тоже его узнал. Парень был студентом Высшей школы полиции. В начале семестра Вистинга пригласили прочесть там лекцию об этике и морали. Молодой человек был среди сидевших в первом ряду.
Следователь подвинул к себе газету. Первая полоса была напичкана советами для худеющих, прогнозами об усилении дождя и интригами телевизионного реалити-шоу. В воскресных газетах редко печатались свежие новости. Материалы, томившиеся в редакции днями и неделями, прежде чем выйти в печать, Лине называла консервами. Его дочь работала в газете «Верденс Ганг» вот уже пять лет. Профессия журналиста соответствовала врожденному любопытству Лине и ее способности критически мыслить. Она успела потрудиться в разных отделах газеты, а сейчас работала в криминальном. Случалось, что этот отдел освещал дела, над которыми работал Вистинг. С двойной ролью отца и полицейского он справлялся неплохо. Только одно ему не нравилось в профессиональном выборе дочери: мысль о том, что работа столкнет ее с мрачной стороной жизни. Вистинг проработал в полиции тридцать один год и повидал много ужасного. Встречал разные формы жестокости, провел множество бессонных ночей. Он бы хотел избавить дочь от такого.
