В истинной любви воплощается всё
самое лучшее и самое отвратительное, что только есть в нашей жизни.
Любовь оправдывает всё, что помогает ей выстоять.
Любовь смертоносна, разрушительна. Впуская любовь в сердце, не
знаешь, ангел ли поселился в твоей душе или демон. Или же тот и
другой. Такова любовь. Нет в ней благородства, зато есть отвага и
свобода, есть красота и преданность, есть подлость и
низость.
(с) «Тайна древнего замка», Эрик Вальц
Я не могла и не хотела верить, что это происходит на самом деле,
что Максим и вот это чудовище, отдавшее приказ захватить автобус с
людьми, может быть один и тот же человек. Но я видела собственными
глазами, что это он. Шрам у виска, родинка на скуле. Все это было
видно на снимке. Это не кто-то похожий.
Я слышала, как они говорят по рации о каких-то поставках, о том,
что боевики взяли КПП неподалеку отсюда и… там все мертвы. И весь
этот беспредел контролирует мой муж. Мой бывший муж. Прошли те дни,
когда я в это не верила. Жуткие дни, пока нас держали возле ущелья
и обращались с нами, как со скотом. Я все еще надеялась, что он
здесь, чтобы спасти нас, что это розыгрыш, недоразумение… Но я
ошибалась. Все было настоящим. Захват автобуса, боевики и правда о
том, что Макс Воронов – это и есть жуткий убийца Аслан
Шамхадов.
Нас держали в самом автобусе. Выпускали в туалет по одному. В
первый день я сидела в самом конце и молила Бога, чтобы дети
молчали, чтобы они не просились в туалет, не требовали есть и пить.
Дала им по яблоку и пирожку. На какое-то время им хватит. Но что
делать к вечеру.
А к вечеру и начался ад. Нескольких заложников убили. Еду и воду
нам не дали, и мы делились тем, что есть друг у друга. Главное, что
были сердобольные пассажиры, которые отдавали моим детям сэндвичи.
Но это все в первый день. День, в который мы надеялись, что нас
выпустят.
Надежда испарилась, когда боевики застрелили женщину,
попытавшуюся позвонить, и паренька, который забился в приступе
эпилепсии и испугал одного из ублюдков. Обо всем, что они делали,
докладывали Аслану. Я слышала, как они переговариваются… слышала
голос Максима. Он уже выучил их словечки, жаргон. Выучил все… И мне
стало страшно, что я что-то упустила. Что я чего-то не знаю о нем.
Что те годы, когда Андрей и Савелий еще не были знакомы со Зверем,
кем он был? Откуда появился? Нет ли чего-то, чего никто из нас даже
не подозревал о нем.
А потом гнала эти мысли подальше, не хотела верить. Не хотела
даже допускать сомнениям закрасться в мою голову… До того дня,
когда Максим собственным голосом отдал приказ расстрелять ту
женщину. Расстрелять за то, что она позвонила кому-то из своих
родных. Расстрелять, чтоб другим неповадно было.
– Эй, – я приоткрыла глаза, стараясь не думать о том, что ужасно
хочу в туалет, – эй, ты спишь?
Мой сосед сзади мужчина лет сорока очень тихо шепнул мне на ухо,
наклонившись вперед.
– Пытаюсь.
Боевики сидели снаружи у костра, они врубили музыку на
радиоприемнике, и до нас доносились их смех и голоса.
– Я видел, у тебя есть телефон.
– А толку от него? Я не могу позвонить.
– Попросись в туалет и позвони.
– У меня двое детей, если меня убьют, они останутся одни.
– Тогда дай свой сотовый мне.
Его так же могли убить, отобрать мобильник, и тогда все шансы
сказать Изгою, где я, у меня отпадали.
– Я сама.
– Так действуй. Нас скоро здесь всех перестреляют.
Я посмотрела на спящего Яшу и на Таю. Судорожно сглотнула.
Третий день плена. На них грязные вещи, Тая запрела. Вчера она
плакала от голода и просила кушать, я отдала им последние
бутерброды. Утром она начнет просить есть, и Яша тоже. Я должна
придумать, где взять еду, найти для них воду. Вечером укачивала
Таю, перебирая ее волосики, и задыхалась от мысли, что это ее отец
обрек нас на все эти ужасы.
