ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ 6. ЛЕЗВИЕ
Ульяна Соболева
АННОТАЦИЯ:
Дарина приходит в себя после длительной комы и понимает, что
совершенно не помнит последние годы своей жизни. Вначале ей
кажется, что все, что с ней происходит – это сюрреалистическая
изнанка реальности. Но с каждым днем этот сон не заканчивается, а
затягивает ее все глубже и глубже на самое дно безумия и дикой
страсти к порочному и опасному маньяку, который назвался ее мужем…
Пока однажды, открыв глаза, она не обнаруживает себя посреди самого
жуткого кошмара. У лезвия всегда есть две стороны, и обе невыносимо
острые и опасные. Ей придется пройти по каждой из них… босиком.
ПРОЛОГ
Я крутил между пальцев лезвие. Такие уже не продают почти.
Времена бритв, куда вставлялась опасная штукенция, которой
суицидники вскрывали себе глотки и запястья, канули в далекое
прошлое. Крутил, ударяя подушкой пальца по самому краешку, слегка
разрезая кожу. А хочется не слегка. Хочется так, чтоб до мяса и
кровью этот столик залить. Но я держу себя в руках. Не могу ни
черта сделать. Даже психовать не могу. Пулю в висок и то не могу.
Прижали меня, как гребаного мотылька к дощечке, и булавками
пристегнули. На каждой ноге по несколько гирь. У каждой имеется
свое имя, каждая мне дороже жизни. И я ни черта не могу
сделать.
И почему-то именно сейчас все мысли только о ней. Хотя зачем
«почему-то», все мысли о ней, потому что я знаю – это наш конец. И
воспоминания взрывают мне вены, рвут в лохмотья нервы. Все с самого
начала. С самой первой встречи. Помню, увидел ее мелкую совсем,
спряталась от меня, готова была сражаться или удрать. Глазищи в
пол-лица. Смешная, забавная и маленькая такая. Вором меня назвала.
Нет, малыш, это ты была воровкой. Ты у меня все украла. Нагло
из-под носа выдрала вместе с сердцем, душой, мозгами. Вместе со
всем, что было моей сущностью. Изменила меня до неузнаваемости и
всего как через мясорубку пропустила. Я-то простил уже, а ты…
предпочел бы, чтоб никогда не узнала, на что я согласился. Лучше
твоя ненависть.
«– Даша, значит? – спросил я и снова музыку включил.
Она кивнула с полным ртом. Забавная такая.
– Да-ви-на.
– Как? – я засмеялся, надкусывая сэндвич и выруливая на
дорогу.
Она проглотила последний кусок бутерброда, запила какао и
повторила:
– Дарина. А тебя как звать? Вор тебе не очень подходит.
– Ты назвала меня Вором?
Щеки вспыхнули, глаза прикрыла, и ресницы длинные на щеки тени
бросают.
– Да. Как еще? Ты не представился.
– Тебе кличку или имя?
– Ну я же тебе имя сказала.
– Макс.
Мне показалось, что она произнесла мое имя беззвучно и
откинулась на сиденье, с наслаждением сунув шоколадную конфету в
рот. Откусила половинку и, завернув в бумажку, хотела спрятать в
карман. Внезапно резко повернула голову – я очень внимательно на
нее смотрел, периодически бросая взгляды на дорогу.
– Ешь, мелкая, не жалей. Я еще куплю.
И она несколько конфет жадно сразу засунула, с трудом жует,
уголки рта в шоколаде, а у меня щемящая нежность по всему телу
патокой растекается».
Тогда ты меня и сделала. Не через несколько лет, когда я
уже на грудь твою голодным зверем слюни ронял, а вот именно когда
ты совсем девочкой была. Нежной и хрупкой с забавной физиономией.
Перепачканная шоколадом. Я себе еще коньяка подлил.
Расфокусированным взглядом посмотрел на сцену, где отплясывала
стайка голых девиц. Настолько одинаковых, что казалось их
отксерили. Копипейсты одного роста с сиськами десятого размера и
утиными губами. Такими одинаковыми рожами сейчас пестреют соцсети.
Иногда мне кажется, что их матерей оплодотворил какой-то серийный
осеменитель, похожий на Зверева и Памелу Андерсон вместе с
Кардашьян в одном флаконе. Адский коктейль. Аж самого передернуло.
Я был мертвецки пьян, настолько пьян, что не сразу попал в бокал
янтарной жидкостью и разлил коньяк на стол. Последний раз я так
нажирался, когда… и вспоминать не хотелось. Вдоль позвоночника
прошел разряд болезненно острого электричества. Я осушил бокал до
дна и посмотрел на дисплей своего сотового телефона – они обе там.
Такие родные и красивые. Мои девочки. Как напоминание, что я
никогда больше не вернусь к ним и не верну свою прошлую жизнь.
Напоминание о том, что счастье для таких, как я, скоротечно.
