Острый железный край крыши гулко тёрся о дребезжащий водосток, и вместе с ветром этот звук носился в воздухе тягостной заунывной какофонией, оседал на мокрой грунтовке, путался в свете фар одиноко бредущей по окраине города машине. Вскоре автомобиль, окончательно сбившись пути, остановился, из тёплого нутра вышла женщина, покрутила головой, надеясь что-то рассмотреть в еле освещаемой фонарями темноте, но испугавшись метнувшейся по обочине тени, снова забилась в машину.
Новый порыв ветра, а может, наступающий восход слизнули электрические разряды в стёклах фонарных столбов, ненадолго этот отрезок грунтовой дороги погрузился в ночное непроглядное безмолвие, и только фары автомобиля протыкали тяжёлое чёрное покрывало, да не успокаивалась крыша с трубой, противно вереща и надрываясь ещё сильнее. Вскоре рассвет окрасил в серое сумрак ночи, стали видны лужи, блестящие от влаги и лежащие на земле облетевшие листья, часть чьего-то поваленного забора и опустевший автомобиль, который стоял заведённый, чадя выхлопной трубой.
– Алё, милиция, – стоя напротив пустой машины и подслеповато щурясь, проговорила старушка с маленьким лицом и полностью закутанная в длинный плащ, поминутно поправляя на голове косынку. – Чё, мне кудась звонить, если здесь машину посреди дороги раскорячили? Милый, ты мне не говори, как правильно, я в четыре встала, в окно глянула, она стоит. Я в девять второй раз чай пить пошла, она опять стоит, сейчас полдень, она стоит. Причём всё время она была взведённая, сейчас, наверное, издохла совсем или топливо гикнулось. Так кудась звонить, чтобы разобрались?
После звонка дремлющее пространство окраины стало потихоньку просыпаться, сначала от рычащего двигателя машины участкового, потом воздух взволновали сине-красные маячки машины ДПС, так как прошёл сигнал, что оставленная машина принадлежит их сотруднику, а потом к месту прилетел беспокойный отец, почти всю ночь обзванивавший знакомых дочери, так как она обещала быть на семейном ужине, но так домой и не приехала.
– Мужики, чего происходит? На фига она вообще сюда приехала? – стенал он, нарезая круги вокруг машины. – Ни черта не понимаю. Сказала, папа, я еду. – мужчина стал нервно вырывать из кармана куртки застрявший там телефон и, вытащив вместе с порвавшейся подкладкой, быстро набрал номер. – Стас, это Митя Кононов. Можешь приехать? У меня дочь пропала.
***
Открыв глаза, Глафира сначала не сразу поняла, где находится, и только потом осознала, что если она перестанет быть маминым Воробушком, то ей совсем не на что будет опереться в этой жизни. В пятницу, улизнув с работы пораньше, Глаша взяла билет на самолёт и уже ближе к вечеру предстала перед удивлённым взором родителей, только недавно добравшихся до нового места папиного назначения. Потом был долгий весёлый ужин, бесконечные тосты за новый замечательный большой дом на берегу Обского моря и за новую папину работу в составе преподавателей Академгородка в Новосибирске.
Выйдя с отцом на веранду, Глаша огляделась, подсела к отцу и проговорила:
– Папа, почему тебя раньше не пригласили?
– Глаша, наверное, потому что я не спрашивал. Мне казалось, что наш переезд в Европу будет каким-то радостным, но, наверное, этот отрезок своей жизни я не буду вспоминать с удовольствием. Дом, Глаша, есть дом. И потом, я же не привык продвигать себя, что ли. А здесь просто обстоятельства сложились очень удачно, позвонил старый товарищ, разговорились, а он декан, и они как раз искали преподавателя моего уровня.
– А Никита?
– Они решили, что тоже останутся здесь. Но купят квартиру в городе, сейчас решили смыть с себя нервозность переезда, поехали в Сочи.
