В одна тысяча пятьсот восемьдесят первом году от Рождества Христова, в ноябре пятнадцатого… нет, уже шестнадцатого дня, было ещё совсем темно, но Трофим вдруг проснулся и на всякий случай сразу сунул руку под подушку, к ножу. Нож был на месте. Слава Тебе, Господи, с облегчением подумал Трофим, а то приснится же всякое. Отпустив нож, повернулся на спину, прислушался. В хоромах было тихо. И во дворе никто не баловал. Тишина была полнейшая. Вот только Гапка нет-нет да похрапывала. Трофим протянул руку и толкнул ее в бок. Она заворчала и притихла. Время было ещё очень раннее, вполне можно было подремать, но Трофиму чуялось неладное. Он ещё немного полежал и подождал, а потом неслышно приподнялся, сел на лавке и опять прислушался. Вначале было совсем тихо, а потом Трофим услышал, как наверху, на втором этаже, у князя в сенях, заскрипели половицы. Потом ещё и ещё! Что там такое, подумал Трофим, кому не спится? Он опять потянулся к ножу, взял его наизготовку и осторожно спустил ноги с лавки. В сенях у князя опять заходили, уже почти не таясь. Ага, подумал Трофим, вот даже как, и, положив нож рядом, начал одеваться. Темнотища была, как в берлоге, свет шёл только от лампадки. Трофим чертыхнулся. Гапка сразу заворочалась.
– Лежи, – строго сказал Трофим.
Гапка послушно замерла.
В княжьих сенях уже почти совсем не таясь пошли вниз по лестнице. Трофим обулся, надел шапку, повернулся к образу Николы, к лампадке, и перекрестился. Эх, ещё успел подумать Трофим, какой был сон недобрый, ну да не такие бывали, а всё равно отбивался. И, успокоившись, подошёл к задней двери, встал сбоку, прижал руку с ножом к поясу и затаился.
А те подошли и остановились с той стороны. Трофим свободной рукой неслышно откинул задвижку и резко рванул дверь на себя. Оттуда полыхнуло светом. Это те пришли с огнём. Те – это Мартын, княжий дворский, он без ничего стоял, а с ним Степан и Илья, вот эти и были с огнём.
– Вам чего? – строго спросил Трофим.
– А ты чего? – злобно сказал Мартын. – Так и стоял здесь всю ночь?
– Так и стоял. Вас дожидался.
– Нож убери хотя бы!
Трофим убрал нож. Мартын уже не так злобно продолжил:
– Князь тебя спрашивал. Пойдём.
Они пошли. Трофим шёл и думал, что раньше он бы весь извёлся, гадал бы, что к чему, а теперь ему что? Теперь всё едино. Заматерел. Они поднялись по лестнице, подошли к княжьим сеням, сторожа расступились, Трофим сам открыл дверь и вошёл.
Это была ответная палата. Много здесь кто ответ держали! Ох, место бойкое! Бывало, как возьмёшь кого…
Но дальше Трофим думать не стал, а остановился и снял шапку. Напротив него, на мягкой лавке, покрытой коврами, сидел сам князь Михайло Борисович Лобанов-Ростовский. И хоть там свету тоже почти не было, Трофим сразу понял, что князь смотрит очень строго. А князь умел строго смотреть! И ещё как! Бывало, как глянет, так не только Трофима, но и родовитого боярина каких хочешь кровей сразу за бороду – и тащат к князю в Разбойный приказ, третий подъезд налево, а дальше прямо, потом направо, на второй этаж – и там князь усмехнётся, обернётся и велит: Трофимка…
Да, крут был старый князь Михайло, умел силу показать! Но сейчас он был будто сам не свой. Поднять людей в такую рань и самому не спать – всё это неспроста и у князя не в обычае. Тут только если что от Самого, из Слободы пришло, думал, глядя на князя, Трофим. А потом подумал: ну и ладно.
Князь как будто бы это услышал – сразу же заулыбался и сказал:
– Чего так побелел? Грех за собой прочуял?
– Нет пока что, – ответил Трофим.
– А чего я тебя вдруг посреди ночи выдернул?
