Свой великолепный дом я застала в гробовой тишине. И это тоже
было не новым для меня. Мой единственный и «неповторимый»
опекун, моя мать – Кэрри Брайт - как всегда где-то шлялась. Отца у
меня не было, то есть нет, не так. Отцов у меня была целая куча,
мать могла выходить замуж почти каждый год. А однажды её брак
просуществовал двадцать четыре часа. Кто был моим отцом, она не
знала. Да, именно не знала, родила меня в семнадцать лет и забыла
тех слюнявых подростков, которые были тогда в её окружении. Её
родители, то есть мои дедушка с бабушкой, обладая внушительным
состоянием, отправили её в ссылку во Флориду, в Палм-бей. Сами они
жили в Джексонвилле, ну а нам досталась безлюдная окраина. Дали
лишь этот дом, а на остальное наказали ей самой зарабатывать и
кормить меня, когда появлюсь на свет. Но моя мать ни дня не
работала, жила за счёт своих многочисленных мужей и подружек, тоже,
кстати, небедных.
Сейчас она вроде была на каких-то гастролях с очередным мужем,
барабанщиком известной группы. А я жила одна и привыкла к этому. Мы
никогда не были близки. Она не лезла ко мне, зная о том, какие
слухи обо мне ходят. А я не лезла к ней, взамен получая полную
свободу и карманные деньги.
Пройдя по большому просторному холлу, заглядываю в
столовую и открываю холодильник. Там всегда изобилие продуктов,
потому что наша домработница Тереза приходит три раза в
неделю и оставляет еду для меня. Ну и для матери, конечно, но ем в
основном я. Полная как бочка, вечно потеющая, Тереза, кстати, очень
прилично готовит. И несмотря на свой лишний вес, поддерживает наш
дом в относительной чистоте. Меня она недолюбливает и всегда
подгадывает, когда дома никого нет.
Не знаю, как она это делает, но мы практически никогда не
встречаемся. О её визитах узнаю лишь по пополнению еды и
отсутствию пыли.
Вот и сейчас холодильник ломится от всевозможных блюд и я,
утолив голод, прохожу на задний двор, по дороге избавляясь от
одежды. Немного поплавав в бассейне, облачаюсь в махровый халат и
присев на шезлонг пролистываю журнал мод…
Бывает ли мне скучно, в этом большом доме, почти всегда в
одиночестве? Бывает! Но я старательно изображаю веселую жизнь, и
почти верю в неё.
Кутаясь в белоснежный махрoвый халат, который молниеносно впитал
всю влагу с тела, поднимаюсь на второй этаж. Тут
несколько спален, в том числе и моя. Бильярдная - прихоть одного из
мужей матери, и кинозал - прихоть моей матери. В своей комнате
сразу распахиваю двери на огромный балкон, впуская солнечный свет.
Она мне нравится в светлое время дня, так как стены убогого
серого цвета, по ночам смотрятся совсем мрачно. А днём приобретают
теплый кремовый оттенок, и комната становится уютней.
Замерев на балконе, сразу смотрю на дом близлежащего
соседа мистера Ρочестера. Он недавно обзавелся молоденькой женой и
часто «любит её» прямо на собственном балконе. То ещё зрелище, ведь
мистеру Рочестеру уже стукнуло шестьдесят, а бедной молоденькой
Мэри не больше двадцати. Я не знаю, как зовут её на самом
деле, но я назвала её Мэри. Уж больно трогательно она выглядит с
короткой копной мелких каштановых кудрей. Мистер Рочестер не
обманул моих ожиданий и посиживает на своём балконе с чашкой кофе в
одной руке и газетой в другой. Уставившись на него тяжёлым
взглядом, замираю в ожидание. Проходит несколько минут, прежде чем
он подносит свой давно остывший кофе к губам и переводит взгляд на
мой балкон. Я не отвожу взгляда, и он отставляет чашку и убирает
газету.
Ждёт шоу! От меня!
Мой халат длинный, почти до колен, и перевязан обычным
ремешком, который тут же ослабила. Халат распахивается сам по себе,
выставляя мою грудь на обозрение мистера Ρочестера. Мне кажется, я
даже вижу, как дёрнулся его кадык…
