* * *
– Серега, блин, вырубай видик, – Можжевелов, стоя у окна, затрясся как в лихорадке, – шеф приехал!
Сергей вскочил с дивана, как ужаленный и бросился к телевизору. Подбежав, он юлой закрутился на месте, зыркая по сторонам.
– Где пульт, мать вашу? Эта гребанная техника только с пульта управляется!
Он снова кинулся к дивану и принялся шарить в щели между спинкой и сиденьем. Можжевелов, встав на четвереньки, шарил по полу, пытаясь отыскать злополучный пульт. Не найдя его, вскочил и снова подбежал к окну. Буторинский «хюндай» плавно вкатывался в ворота.
– П…ц, он уже здесь, – выдохнул Можжевелов, отпуская пластинки жалюзи.
На экране телевизора плотный мужчина лежал в чем мать родила на широкой двуспальной кровати с широко раздвинутыми ногами. С обеих сторон от него, приняв колено-локтевые позы, стояли две девицы. Можно было предположить, что они поделили комплект нижнего белья: на блондинке был только бюстгальтер, на рыжей трусики, которые можно было принять за веревочку, повязанную вокруг талии. Блондинка трудилась над вялым членом мужика, пытаясь придать ему вертикальное положение, рыжая ласкала клиента своими огромными грудями, водя ими по животу, ребрам и лицу – своего рода тайский массаж.
– Вот он, гнида, – Сергей наконец нашел пульт на кресле и, направив его на видик нажал на кнопку, – сука, ну вылезай же скорее!
Умная машина плавно выдавила кассету в щель кассетоприемника. Нетерпеливо ожидавший этого Сергей, схватил ее, лихорадочно вставил в коробку и, сделав два огромных шага к шкафу, поставил коробку на место.
– Ой, блин, – он достал платок из кармана и стер со лба крупные капли пота, – так недолго и инфаркт заработать!
– Добрый вечер, Игорь Семенович, – Можжевелов, расплывшись в подобострастной улыбке, распахнул дверь перед поднимавшемся на крыльцо шефом, – у нас уже все готово.
* * *
По коридору, паркетный пол которого был застелен узорчато-красной ковровой дорожкой, не спеша прогуливались двое мужчин. На лице одного из них застыло тревожно-озабоченное выражение. Он был, что называется, в годах, в его медлительных движениях и походке сквозило деловитое спокойствие и достоинство, хотя в том, как он потирал подбородок, чувствовалось какое-то нервное напряжение. Среднего роста, плотного телосложения, с широким, немного обрюзгшим лицом, кустистыми бровями и проницательным взглядом, с седыми, аккуратно уложенными волосами, одетый в темно-синий костюм, чей безупречный покрой говорил как о наличии вкуса, так и о финансовой возможности удовлетворять его требованиям, Воронин Петр Евгеньевич внешне вполне соответствовал тому представлению о «государственном муже», которое сложилось в головах жителей Совдепии.
– Так ты говоришь, сам видел? – хрипловатый голос Воронина слегка подрагивал. – Где же ты видел?
– Там же, на даче, – собеседник Воронина, высокий, щуплый блондин внезапно остановился и бросил опасливый взгляд туда, где коридор вливался в широкую лестничную площадку.
Этот взгляд, казалось, раздражающим образом подействовал на Воронина.
– Что ты трясешься? – укоризненно, с оттенком пренебрежения спросил он. – Никто тебя не заставлял передавать мне эту информацию.
Воронин тоже остановился. Минуту он глядел куда-то в сторону, потом перевел взгляд на озиравшегося блондина. Тот как-то смешно и нелепо вытягивал тощую шею. Его боязливо-расшаркивающаяся манера держать себя, общий виновато-затравленный вид, взгляд побитой собаки явно не находили симпатии у Петра Евгеньевича, слывшего в административных кругах человеком гордым и прямодушным, если эпитет «прямодушный» вообще уместен, когда речь идет о высоком чиновнике.
– Ты смотрел пленку? – полушепотом спросил Воронин и брезгливо поджал тонкие губы.
