Старая повозка, скрипя колесами,
катила через лес. Копыта лошади с глухим стуком ударялись о плотную
землю, расслабляя, навевая дрему и вытесняя лишние мысли. Впрочем,
у Хана и мыслей-то особых не было.
Как говорил один его старый
знакомый, торговец тканями:
«Если думать много, то жить будет
некогда. А если слишком много – то и незачем».
Хан прикрыл глаза. Точнее, один,
правый глаз – левый и без того был спрятан под черной повязкой, что
сливалась с прядями давно не мытых волос.
Повозку подбросило на кочке, и Хан
поморщился. Он привык передвигаться верхом, да только сейчас
особого выбора у него не оставалось – старая лошадь сгинула на
Каймановых болотах еще в последнюю его вылазку. Дура сама удила
оборвала, в чащобу сбежала, где ее шишиги и оприходовали. Хан тогда
ничего даже сделать не смог – мелкожваков уничтожал. Когда пропажу
заметил уже поздно было, лишь кости ее нашел и седло, а новым
животным обзавестись еще не успел.
Ничего, как только он здесь
закончит, у него будет время и на лошадь, и на баню. И возможно,
даже на отдых.
Чуткий слух Хана уловил звуки
деревни среди шорохов леса прежде, чем она показалась в поле
зрения.
Странно. Местные жаловались на
одолевавшую их нечисть, но его чувство голода молчало. Нет, где-то
в чащобе, среди кустов рябины, прятался лешак, да болотник пел свои
песни куликам несколькими милями севернее, но если они кому и
угрожали, так лишь одиноким путникам, а не целой деревне.
Ладно, он разберется – за этим и
прибыл.
– Тпру-у-у-у-у-у, – зычно крикнул
возница, и телега остановилась.
Хан бесшумно соскользнул с
деревянного края и растворился в опустившихся сумерках прежде, чем
кто-то смог его заметить – он не любил привлекать к себе лишнее
внимание.
Дом старосты Хан нашел сразу –
крепкий, построенный, что называется «на совесть», он немного
возвышался среди остальных. Поднялся на крыльцо, постучал. За
дверью послышался скрип половиц, и спустя пару секунд она
открылась.
На пороге стоял мужичок лет тридцати
пяти, плотный, как соломенный тюк, невысокий, но широкий в
плечах.
– Чего тебе? Не видел тебя в деревне
прежде. Кто таков будешь, зачем к нам пожаловал? – смерил он Хана
недовольным взглядом.
В доме за его спиной горели свечи,
аппетитно пахло мясной похлебкой. Кажется, Хан отвлек его от
ужина.
– Староста? – спросил он, уже зная
ответ.
Видно было, что мужчина привык
командовать, привык, чтобы к его мнению прислушивались, и покой
зазря не нарушали.
– Ну да, а…
– Хм. Я ведьмак. Дошли слухи, у вас
тут нечисть завелась.
– Не похож ты на ведьмака, – мужчина
подозрительно сощурился. – Я, конечно, ни одного еще не встречал,
но говорят, они совсем не так выглядят.
Хан молча приподнял свою повязку,
открывая левый, полностью черный, лишенный зрачка и радужки глаз, а
после обнажил зубы, острые на концах, точно у акулы. Он специально
не стачивал их уже неделю – знал, что пригодятся.
Мужичок отшатнулся, его пальцы
дернулись совершить обережный жест, но он смог взять себя в руки –
все же был старостой, а не простым пахотным.
– Верю. Что ж, добро пожаловать, –
мужчина отошел, пропуская нежданного гостя и все же, не
удержавшись, скрутил за спиной фигу.
Хан поморщился.
Этот жест неплохо действовал на
низшую нечисть, очень слабо на высшую, и почти никак на ведьмаков.
Разве что раздражал их. Но на иное он и не рассчитывал – люди
боялись нечисть любую, неважно, убивала ли она их, как стригойи,
помогала ли, как домовые, или защищала, как ведьмаки.
– Как к тебе обращаться-то? –
спросил староста. – Я слышал, у вас нет имен, ведь вы не помните
своего прошлого.
– Хантер. Можно просто Хан, – кивнул
ведьмак, не углубляясь в рассуждения. – Так что у вас за напасть
случилась?