- Всегда будь тиха и неприметна, Аише, господа не любят
выскочек, - мамин голос журчал в голове напоминанием, а глаза
провожали неспешно передвигавшихся по широкой пыльной дороге
всадников.
Дождя не было уже три седмицы кряду,
потому и пыль будто пух летела столбом при каждом ударе копыта о
дорогу. Лошади были холеные, высокие, с изгибающимися дугами шеями,
развевающимися гривами, да горящими глазами – не чета деревенским,
уставшим от бесконечной работы, с коротко стриженными гривами,
разбитыми копытами и тусклыми глазами.
Аише вздохнула – страсть как
хотелось разглядеть этих красавцев поближе, дать на ладони хлеб и
почувствовать, как мягкие губы будто шепчут в руку, собирая все до
последней крошки. Оглянувшись на корзину с ягодами, едва
покрывавшими дно, девушка распутала подол, заправленный за пояс,
чтобы не мешался забираться на склон, откинула за спину тяжелую
медовую косу, сдула выпавшие пряди со лба и пошла по едва заметной
тропинке вглубь леса, напевая под нос песню. Как бы ни хотелось ей
сейчас спуститься в деревню и как следует разглядеть пришельцев, но
ягода сама себя не соберет, а зима близко. Вечерами уже холодало,
кое-где трава начала желтеть, а сгущающиеся к утру туманы и вовсе
говорили, что скоро конец густоеду, наступит хмурень, а там и до
холодов недалече.
Осенью в деревне играли свадьбы. В
этом году Аише исполнилось семнадцать, самая пора семью создавать,
вот к ней и начали захаживать деревенские парни, пороги оббивать,
да руки просить. Как водится, спрашивали сначала девушку, а уж при
согласии шли к родителям, но Аише всем отказывала. Не екало
сердечко, не стучало чаще ни при одном признании в любви, потому
она медлила, а другие невесты злословили на ее счет и шушукались за
спиной, называя недотрогой. Пусть! Она давно решила для себя, что
от мужа ей надобно не только силу, да защиту, но и любовь и
уважение, а потому и ждала того особенного чувства, о котором
когда-то рассказывала мама, встретившая на своем пути высокородную
госпожу, так любившую мужа, что пошедшую ради него на смерть. Мама
частенько зимними вечерами усаживалась у печки, поглаживая щеткой
длинные волосы дочки, да рассказывала всякие истории из своей
длинной жизни. Аише у нее была последним ребенком, семеро первых
погибли при пожаре вместе с мужем. Говорить об этом Журава не
любила, упоминала только, что деревню сожгли вместе с господским
замком, где то случилось – Аише не знала, только мать после
произошедшего снялась с места и переселилась сюда, в пустующий
домик на отшибе, в котором с тех пор они вдвоем и жили.
Все семнадцать лет Аише только и
слышала наставления, как следует себя вести – не разговаривать с
высокородными, не отходить далеко от дома, не высовываться, быть
тихой и незаметной. Эти постулаты так вбились в голову, что сейчас
девушка не задумываясь углубилась в лес и постаралась выбросить из
мыслей всхрапывающих лошадей, которых отчего-то любила больше
всего. Эти животные казались ей верхом совершенства – с мягкими
носами, изящными ногами, большими влажными глазами, шелковистой
шерстью, которую так и хотелось перебирать пальцами, зарываясь в
гриву. Лошади отвечали Аише тем же – тянулись к ней, приветствуя
всегда негромким ржанием, довольно всхрапывали, когда она гладила
их и шептала всякие глупости, да и другие животные всегда ластились
и относились дружелюбно, что было удивительно, ведь ни капли магии
в Аише быть не могло – только высокородные удостаивались чести быть
волшебниками, у простолюдинов дара не было.
Напевая негромко любимую мамину
песню, девушка двигалась все дальше в лес, попутно собирая
землянику, наклоняясь к каждому кустику и осторожно снимая спелые
ягоды. Зимой так приятно налить себе горячего отвара из листьев
малины со смородиной, да с добавлением цветков ромашки, сесть у
теплой печки, прислонившись спиной, да жмуриться от удовольствия,
зачерпнув ложкой варенье и положив его в рот. Ммм! У Аише и сейчас
стало сладко во рту, она улыбнулась и положила ягодку на язык,
раскатывая ее и наслаждаясь вкусом. Эх, жаль, лето нельзя продлить
на весь год!
