- Ты кого припер, ирод? – Лукерья
Ильинична подозрительно уставилась на огромного парня, что ввалился
в сени, натащив прилично снега, напустив стужи, и теперь фыркал,
сдувая сосульки, налипшие на густые почти черные усы, напоминавшие
сейчас скорее клыки моржа, чем приличное оволосение на мужском
лице.
В руках гость держал девушку в
длинной белоснежной шубке, и, сильно уж подозревала старушка, что
неспроста эти двое тут оказались. Сени у нее, построенные еще
жившим тут ранее дедом, с низким потолком, едва вмещали гиганта,
тому даже приходилось чуть склонять голову в огромной меховой шапке
с пушистыми ушами, что делало его похожим на удивленного щенка,
услышавшего незнакомый звук.
- Больно! – отвлекая внимание на
себя, пожаловалась незнакомка, поморщившись. – Больно!
- Что с ней? – хмуро осведомилась
Лукерья, не пуская на порог избы парня, насупившегося, сдвинувшего
брови и со сжатым в суровую линию ртом. – Ногу, что ль,
подвернула?
- Да откуда мне знать? – рыкнул
гигант в ответ, еще больше хмурясь. – Ты ж у нас знахарка, вот и
разберись. Ехал по дороге, а эта мандама стоит посреди колеи, чуть
не сшиб ее. Откуда она взялась-то у нас, дура, зимой, в метель, да
еще вон… Погляди на нее! Похоже, замерзла совсем, чумная! Чисто
городская кукла, разоделась, как на показ мод!
- Заноси в дом, - скомандовала
бабушка, посторонившись и пропуская односельчанина. – Только
катанки скинь, а не то затопчешь мне все. Ишь ты, снега сколько
намело, к утру совсем не проехать будет!
Матвей послушно разулся, наступая
одной ногой на другую, чтоб стянуть валенки и прошел в избу, где
увидел накрытый лоскутным покрывалом диван, куда и пристроил
девушку. Та распахнула глаза, обдав его льдистым холодом, но тут же
зажмурилась, рукой скользнула к животу и застонала глухо.
- Ишь ты, беда-то какая! – качнула
Лукерья Ильинична головой. – Ты что ж, Мотька, не распознал, что
беременна она? Посмотри, какое пузо огромное! На сносях баба! В
больницу ее надобно!
- Да откуда мне знать, на сносях или
нет! – мрачно отозвался мужчина, обернувшись на старушку. – Я
думал, сбил ее кто, или упала. Куда я ее повезу сейчас, снегопад
смотри какой! – взгляд его сместился на замерзшее ледяным кружевом
небольшое оконце.
- Ну и помрет она тут! – качнула
головой знахарка, цокнув языком сокрушенно. – Это в ранешние
времена бабы на сеновале рожали, да в бане, а нынче они хрупкие, им
доктора нужны. Да и потом, я ж, сам знаешь, так себе знахарка.
Она давно жила в деревне, сначала в
другой, побольше, а потом перебралась сюда, в глухомань, где
притаились несколько домов посреди лесной глуши. Из цивилизации
только электричество имелось, да и то могли в любой момент
отключить его. Откуда здесь беременная, да еще в богатой шубе,
которая одна стоила дороже, чем все их деревенское имущество,
вместе взятое. Уж Лукерья-то знала, как меха ценились, и тогда,
когда ее дед пушниной занимался, и сейчас не дешевле явно. Ишь ты,
фифа! Как бы и правда не померла тут. А до больницы, и в самом
деле, не доехать. Почитай, сорок километров до ФАПа, а уж до ЦРБ и
все шестьдесят будут. Не довезет ее Матвей, как пить дать. Родит в
машине и окочурится вместе с младенчиком.
Качая головой и бормоча про себя
ругательства, приблизилась Лукерья к девушке и прикоснулась к ее
шубе, намереваясь расстегнуть и посмотреть, насколько уже ребеночек
опустился в таз. Доводилось ей давным-давно роды у людей принимать,
да вот только было то под присмотром бабки еще, и роженица была не
первородкой, а эта, судя по молодому лицу, совсем еще девчонка.
- Не надо! – простонала девушка,
прикрываясь рукой. – Врача!
- Ой, девонька, нет тут врача-то, мы
вот с Мотей, да кошак мой, Василий. Давай-ка гляну, что там с
ребеночком. Воды-то не отходили?
