Вот и все.
Я стою у гроба, обитого черным бархатом, и вглядываюсь в лицо
человека, который был единственной родной душой для меня. Тем, с
кем, казалось, мы дышали в унисон. Я и он. Мой единственный. И
сейчас не было сил перестать смотреть, как и подавить в себе слезы,
беспрестанно катящиеся по лицу.
- Еще пятнадцать минут, - сухо сообщает голос сотрудника
похоронной компании.
Обернувшись, я киваю, высмаркиваюсь в платок и дрожащей рукой
прикасаюсь к лицу Пашки. Вот и все, любимый мой, вот и все… Тебя
нет больше, и меня нет. Как я без тебя?
Сажусь на табурет у изголовья и начинаю тихонько подвывать.
Пальцы мои гладят Пашкины брови, такие красивые, изогнутые, будто
рисованные, холодную кожу на щеках, мертвенно-бледные губы.
Пятнадцать минут, любимый, у нас с тобой, а потом все. Тебя не
станет навсегда. Как я без тебя?
Эта фраза стучит во мне бесконечно, и я хочу верить, что надо
закрыть глаза, открыть, а муж жив и здоров, улыбается, говорит, что
я самая красивая, что он любит меня безумно… Но никогда не бывать
этому. Я здесь и сейчас, а он остался во вчерашнем дне. Завтра не
наступит никогда для моего светлого человека. Нет больше его. И
меня нет больше.
- Время! – сотрудник крематория трогает меня за плечо. – Уже
приехали те, кто будет прощаться после вас.
На трясущихся ногах я поднимаюсь с табурета, склоняюсь к мужу и
целую его в ледяные губы. В последний раз.
В зал прощаний входят двое крепких парней, глядят на меня хмуро,
просят отойти в сторону, после чего накрывают крышкой домовину,
заколачивают гвозди, убирают стоперы с колес каталки, на которой
стоит гроб с Пашей и катят его в сторону неприметной двери. Я стою,
закусив губу, глядя на то, как мой муж, моя надежда и опора,
скрывается в помещении, где вскоре превратится в груду пепла.
Мне сказали, что урну можно будет забрать завтра с восьми до
пятнадцати, и я разворачиваюсь, чтобы уйти. Ноги не слушаются меня,
словно стали ватными, я еле бреду, сквозь пелену слез не различая
дороги.
- Куда прешь, чучело? – слышу брезгливый женский возглас за
дверью, когда пытаюсь выйти и натыкаюсь на кого-то в ярких красных
туфлях и черном платье.
Краем сознания отмечаю, что дама вырядилась будто на показ мод,
в черном платье-футляре, черной же шляпе с вуалью, из-под которой
на меня смотрят злые раскосые глаза. Под руку ее держал высокий
мужчина, но на него я даже внимания не обратила, пробормотав
«извините» и побредя дальше. В другое время я бы, может, и ответила
покрепче, но сейчас совершенно нет сил.
Крематорий находился неподалеку от больницы, вокруг которой
имелся парк с вековыми соснами и лавочками для выздоравливающих
больных. Пройти туда можно было сквозь боковую калитку, чем я и
воспользовалась, а уж там дала волю слезам, закрыв лицо руками и
уткнувшись в колени. Господи, как же больно! За что ж ты так
наказал меня – подарил короткое счастье и забрал его? Рыдания
сотрясают мое тело, я никак не могу успокоиться, пока не чувствую,
что кто-то положил руку на плечо.
Подняв голову, замечаю седовласого мужчину, больше похожего на
бомжа, но в странной пижаме, наверное, больничной. Он держит в
руках бутылочку с водой и улыбается беззубым ртом.
- Выпей-ка, милая, а то совсем тут затопишь все, - кивает мне и
садится рядом. – Ишь ты, горюшко! Помер кто?
Я с благодарностью беру воду - сама-то не подумала об этом,
когда спешила утром на прощание с Пашей - делаю глоток, пытаясь
погасить судорожные всхлипы, после чего киваю старичку.
- Муж! – шепчу сухими губами и чувствую, как глаза снова
наливаются слезами. – Любимый мой!
- Эх, едрит-мадрид! – сокрушается старичок, после чего снова
участливо гладит меня по плечу. – Молодежь мрет. Окна-то мои сюда
выходят, скучно в палате, вот я и гляжу, что только и таскают
покойников одного за другим. А ты не плачь, девонька, жисть-то она
така, кому суждено, тот живет, а кому нет – помрет. Я-то вот,
знаешь, сколько раз при смерти был? Ииии! Не передать! Жена-то моя
померла, деток не случилось у нас с ей, я ж запил, а когда в себя
пришел, ни квартиры у меня, ни денег, ничего не осталось. Какие-то
бандиты подсуетились, да и отняли все. Так и живу на теплотрассе
вот, да в подвалах, покуда не погонят. Шестой год уже. Сейчас вот в
больницу попал, думал, помру совсем, да выжил… Видать, не время еще
мне.
