Молодым лейтенантам радиотехнических войск ПВО,
воздушным «пограничникам» России от лейтенанта
минувшего века. Как мы жили, служили, дружили.
Воспоминания.
«Ну что ж, прощай, жалеть не стану, я мильён, таких достану, зараза-а…!» – Козырев сбился с ритма примитивного аккорда и бросил гитару на кровать. Сегодня утром вертолёт доставил его к месту постоянной дислокации, где он проходил срочную службу. С ним прилетела долгожданная почта, вместившаяся в двух мешках, под завязку набитых газетами, журналами, бандеролями и, конечно же, самыми ценными, были письма, от родных, от девушек, от друзей.
Отсидев пять суток на гарнизонной гауптвахте, где жизнь становилась, прямо сказать, совсем не сладкой, и даже слово это мягко сказано! Майор – общевойсковик, за что-то разжалованный до капитана, прибывший к новому месту службы в новой должности «начальника губы», учил сынов могучего государства, как правильно любить Родину и умело защищать её. Он прибыл из пустынных мест палящего Туркестанского военного округа, из раскалённого солнцем жёлтого клочка пустыни, где располагался его гарнизон. С юга на восток, такую служебную рокировку сделали с этим капитаном, сняли звёздочку и послали подальше от тепла, охладиться кинули на самый Дальний…!
Исколотый верблюжьими колючками, обласканный «чёрным» песком знойной пустыни Каракумы и вечным, несмываемым загаром на смуглом, скуластом лице, он внушал арестантам не испытанный ими страх. Непослушных «детишек», посланных ему на перевоспитание из воинских частей, он обучал ускоренным, своим методом. Для особо «тяжёлых», неподдающихся он имел особую «прививку» собственного изобретения и держал отдельный «люкс» на четверых.
Страшно было выходить из камер на занятия, обучаться бескорыстной любви к Отчизне и суметь полюбить её за трое суток. Проницательный капитан никогда не ошибался, он видел каждого, кто проникся любовью к Родине, и кто её отвергал.
– Это вам не бабу мять, здесь нужны широкие объятия, чтобы концов рук своих не видел. Понял, сынок?! – и замирал, пристально глядя в глаза непослушника. Кто опускал глаза и бормотал: «так точно», тот уже полюбил Родину, во всяком случае, на время службы. Второй раз попасть сюда, на ускоренные уроки «любви», желающих не было.
Для тех, кто попадал в группу «элитных» (неподдающихся), занятия были особые! Лентяй или ерепенившийся отхватывал дополнительные сутки ареста, которые приплюсовывались к тем, которые он заработал. Боялись все!
Костя Козырев после четырёхчасового полёта в вертолёте, после тряски и грохота мотора и винтов Ми-4, доложив командиру о прибытии, сидел на табуретке, прижавшись спиной к спинке железной койки. «Как ни строг наш командир, но он сейчас для меня родной отец, а тот…! Интересно, есть ли у него дети? Этот начальник „губы“, этот пахан в погонах, любого пахана из Владимирского централа или Крестов замучает. Да он, не только свою Родину, он и вражескую землю заставит полюбить. Откуда только взялся такой? На вид – россиянин будто, а чудит… Басмач! Ооо…, не приведи Аллах! Но ведь обязательно снова в лапы к нему попаду, ещё год службы почти, далеко до дембеля».
Ответственный, так сказать почтальон солдатской почты разбирал письма и раскладывал газеты с журналами.
– Козырь, тебе два письма, из твоего Смоленска, – крикнул в сторону Кости почтальон.
– Кому…?
– Тебе, тебе… – и поднял руку с двумя конвертами. Козырев медленно поднялся с табуретки и устало зашагал к поднятой руке с его письмами. Письма были от родителей и от его ненаглядной Тоси. Настроение его начало подниматься, как температура при гриппе.
