«ХОЛОД».19
Часть 29.
КОМПЕНСАЦИЯ ЗА
СМЕРТЬ
«Снег…
На дороге белый
снег.
Вьётся по снегу чёрный
след.
Снег на дороге не
блестит,
Ведь снег
растоптан,
снег
разбит…»
ПРОЛОГ
Москва, 1993
год.
Он почувствовал, что ему очень
холодно… Очень темно и очень холодно. Он попытался открыть глаза,
но понял, что они уже открыты, а вокруг темный холодный мрак с
неприятным привкусом железа в открытом рту, который он так и не
смог закрыть.
«Надо вставать», – сказал он сам
себе, но ни руки, ни ноги не слушались его. Их тоже сковал какой-то
странный мороз, который забрался глубоко под кожу и полностью
парализовал его тело.
Он попытался крикнуть, но открытый
рот не издал ни единого звука, и лишь выпустил сквозь разжатые зубы
облачко пара, которое обычно вываливается наружу, когда на улице
хорошо за минус тридцать.
Ему стало страшно, и со лба потекли
капельки пота, которые тут же превращались в маленькие колючие
льдинки, врезающиеся и стягивающие кожу на лице морозными
узорами.
«Как я здесь оказался? – подумал он,
– Блядь, о чем я вообще сейчас? Я же вообще ничего не помню… И где
это ёбаное «здесь», где ты зажат, словно в железном гробу,
забывший, что с тобой произошло несколько часов назад. А часов ли?
– Он попробовал сжать в кулаки нелепо вытянутые вдоль туловища
руки, но пальцы не слушались его, и лишь ноготь указательного
процарапал по железным настилам под ним, – точно… железо», – он
попробовал моргнуть, но сообразил, что глаза открылись, словно
навсегда и закрываться не хотят.
Неожиданно их ослепил яркий свет, и
он, слегка опустив вниз свои зрачки, увидел свой посиневший большой
палец на ноге с привязанной к нему картонной биркой. Он снова
попытался закричать, но открытый рот опять беззвучно промолчал, а в
квадрате света появилась расплывчатая фигура в очках, которая
рывком вытащила его наружу.
– Ну что, допрыгался, братишка… –
громом прозвучало в его ушах, – вот и вся жизнь твоя… Девки,
кабаки, тачки, бабки, а дальше черви. Жирные такие… Быстро сожрут.
Хотя, – очкастый заглянул в Его неподвижные глаза, – ты тощий,
долго тебя обгладывать будут. Ну давай что ли покатаемся, – он
рывком сдернул его с холодного ложа и опрокинул на каталку, –
узнаем, отчего ваша милость исдохнуть изволила… Хотя, это дураку
понятно, – он повернулся и взял со столика лист бумаги, исписанный
корявыми буквами, – передоз. Не, ну хоть с кайфом умер! – очкастый
улыбнулся и со скрипом покатил каталку под яркий свет лампы,
который заливал все пространство белой кафельной комнаты, – ты уж
извиняй. Придется в тебе поковыряться немного, – очкастый взглянул
в неподвижные глаза, – хотя, ничего нового там нет. Убитая печень,
прокуренные легкие, посаженная поджелудочная… Вся твоя дольче вита,
– очкастый ухмыльнулся, а он снова попытался ему что-то сказать, но
проклятый рот по-прежнему молчал.
Очкастый снова отвернулся и взял со
столика скальпель, проверив его остроту ногтем:
– Сейчас мы в тебе еще одну дырку
проделаем, последнюю, – парень посмотрел на шрамы на его теле, –
странный вы народ, бандиты. Жить хотите, на стрелках выживаете, а
потом себя дурью убиваете. Похоронят тебя, братишка, и забудут. Под
землей лежать будешь. Хотя… – очкастый задумался, – у вас и хоронят
красиво. Оденут на тебя пиджак модный, ботинки замшевые. Прикинь,
тут третьего дня одного из ваших привозили. «Коптевский», кажется.
Так вот ихний бригадир ему мобилу в гроб засунул, типа чтобы на
связи был. Может и тебе так повезет. Гроб из дуба полированный,
подушки с бархата, обивка… А еще венки дорогие, катафалк… прикинь,
даже в последний путь на «Мерине». Пацаны твои, которые отомстить
за тебя пообещают. Если баба была, поплачет, а завтра к твоему
корешу в койку прыгнет. Год пройдет, землю твою плитой гранитной
придавят. А может даже и мраморной, где тебя во весь рост нарисуют,
почти как живого, – очкастый усмехнулся и снова потрогал пальцем
острие скальпеля, – только тебе уже глубоко по хую будет. Червяки,
братишка, чер-вя-ки, – очкастый подмигнул ему и, смахнув с груди
холодные льдинки, поднес к ней скальпель, – сейчас твой грудная
клетка «сим-сим-откройся» сделает…
