Арен никогда не считал себя особенным.
Он был сыном сапожника, жил в самой дешёвой части припортового квартала и каждый день носил отцу воду из колодца, чтобы размягчать кожу для сапог.
По утрам он просыпался от шума рынков – криков торговцев, лязга цепей от погрузки кораблей, запаха жареной рыбы и угля. Мир был шумным, пыльным и, как казалось Арену, вполне понятным.
Главная беда – заработать на хлеб и дожить до осени, когда начнётся штормовой сезон, и цены на обувь подскочат.
Но в тот день всё было иначе.
Сначала он заметил странных людей на пристани – в чёрных плащах, с серебряными масками, скрывающими лица. Они шли молча, будто слышали друг друга без слов. Арен никогда раньше их не видел, но внутри что-то подсказало – эти люди принесли беду.
Потом на площади у храма зазвенели колокола.
Двенадцать ударов – знак того, что найден шёпот.
Толпа побежала туда. Арен тоже пошёл – не потому что хотел, а потому что все шли.
Арен стоял на краю площади, прижимая к груди свёрток с ремнями, которые отец велел отнести в мастерскую.
Он не собирался задерживаться – с детства знал, что чужие дела лучше обходить стороной. Но колокола звонили так глухо и тягуче, что ноги сами привели его сюда.
В воздухе висел запах ладана и морской соли – ветром с гавани всегда тянуло в эту часть города.
Камни мостовой были тёплыми, нагретыми солнцем, но Арен всё равно ощущал холодок, будто от тени, прошедшей прямо по его коже.
Толпа шевелилась. Люди переговаривались короткими фразами – больше шёпотом, чем вслух. У многих на лицах было выражение, которое он не видел ни при ярмарках, ни при похоронах. Что-то между любопытством и страхом.
Сначала он увидел серебряные маски.
Они блеснули в солнечном свете, и на мгновение Арену показалось, что это вовсе не металл, а живые лица, застывшие в одном и том же холодном выражении. Чёрные плащи двигались так, будто внутри них не было тела – только пустота.
Люди расступались, пропуская их. Никто не кричал, не хлопал в ладони, не спрашивал, что случилось. Молчание было плотным, как дождь перед грозой.
Хранители несли ящик – длинный, узкий, обвитый цепями и печатями. Даже издалека Арен заметил, что замки не обычные: вместо ключевых отверстий на них были крошечные выгравированные символы.
Он не знал, что они значат, но сердце отозвалось лёгким толчком.
– Не подходи близко, мальчик, – негромко сказала женщина, стоявшая рядом.
Он кивнул, хотя не собирался идти вперёд.
Ящик поставили на каменный постамент у самого входа в храм. Один из Хранителей достал ключ. Точнее, не ключ, а тонкую золотую пластину, которую провёл над замками. Цепи мягко ослабли и упали, не издав ни звука.
Арен заметил, что кто-то в толпе перекрестился, кто-то закрыл лицо ладонями.
Крышка ящика приоткрылась всего на пару ладоней, и изнутри вырвался тонкий, почти невидимый пар, как утренний туман над рекой. Он быстро растворился, но Арен успел заметить, что тот пар двигался не как обычный – он скользил, как будто что-то невидимое его вело.
Хранители раскрыли ящик полностью.
Внутри лежала тонкая серебристая пластина, похожая на обломок клинка или старинного зеркала. Её поверхность была неровной, местами чуть вогнутой, и в каждой такой впадине дрожало едва заметное свечение, будто в глубине металла спрятано крошечное пламя.
